Глава 1
Третьи сутки они двигались через гнилые испарения лесныхболот. Единственная повозка часто увязала, всадники привычно покидали седла,упирались плечами. И снова мимо проплывают огромные деревья в рост человека,два колеса подпрыгивают на толстых корнях, слышен влажный шелест мясистыхлистьев, жидкая грязь отпускает колеса с недовольным чмоканьем.
На четвертый день чахлые искореженные болезнями деревьясменились рослыми красавцами в три обхвата. Земля, все еще сырая, уже увереннеедержала как повозку, так и тяжелых конных воинов.
Туман опустился к траве, растворился без следа. Воздух сталлегче, прозрачнее. Вместо привычного смрада затхлой воды и гниющих растенийстали восприниматься запахи древесной смолы, муравьиных куч. Всяк замечал, чтоптицы перекликаются звонче, белки мелькают рыжими молниями. Деревья стоятуверенно, земля у болот здесь отвоевана навечно. Могучие корни выпивают моряподземной воды, возгоняют по стволам и сбрасывают с листьев.
К полудню сквозь плотные тучи прорвалось крохотное больноесолнце. Ветер тронул верхушки деревьев, под ногами взад-вперед задвигалисьажурные призрачные тени. Трава шевелились, тоже отбрасывая тени, такиенепривычные в мире, где плотные тучи царапают брюхо о вершинки деревьев.Кое-где появились даже бабочки: крупные, как воробьи, мохнатые и серые, словнолетучие мыши.
То и дело теперь по толстым стволам мелькали красные комки,пушистые хвосты, стучали крохотные коготки.
Две крепкие крестьянские лошадки упирались копытами,кряхтели, но повозку теперь даже на косогоры вытаскивали без помощи людей.Огромные колеса без труда катили через мелкие ручейки, борозды, подпрыгивали навыступающих из земли корнях.
Справа ненадолго проглянуло болото, но мелкое, жалкое. Скороосталось далеко позади, но зловонные запахи еще долго витали в воздухе,тревожили души. Иногда деревья попадались изогнутые, изувеченные. Тогда подногами чавкало, а весь отряд невольно ускорял шаг, уходя от обиталища злыхбогов.
Впереди на крупном коне ехал рослый и широкий в плечахмолодой воин. В правой руке длинное копье, на голове железный шлем, а накожаном панцире нашиты железные пластинки. На локте левой руки, что невыпускала повод, без усилий держался легкий круглый щит, а из ножен у поясаторчала рукоять короткого меча.
Красивое гордое лицо осталось неподвижным, когда прямо подкопытами мелькнула лисья мордочка, испугав коня. Его выпуклые глаза сурово инепреклонно смотрели только вперед.
Следом за ним двигался, задремав в седле, массивный, грузныйвоин. Седая голова блестела серебром, короткие волосы трепал ветерок. Широкиемассивные плечи обвисли от собственной тяжести. Круглое лицо, потемневшее ответра, морозов, солнца, слегка обрюзгло, длинные седые усы опускались до груди.Справа у седла на тучи вызывающе смотрела рукоять огромного боевого топора.
Внезапно молодой воин насторожился. Ладонь его шлепнула порукояти меча. Голос прозвучал сурово:
— Тревор, там что-то впереди...
Седоусый не успел открыть рот, как молодой пришпорил коня.Остальным видно было, как пригнулся, выставив копье, обогнул огромный дуб ипропал за зеленой стеной. Воины переглянулись, из ножен со зловещим посвистомвынырнули мечи. В руке Тревора появился боевой топор.
— Сюда! — донесся крик молодого воина. —Здесь был бой!
Тревор, уже с топором в руке, осторожно пустил коня заостровок из деревьев. Там на широкой поляне в лужах свернувшейся крови застыличеловеческие тела. Два матерых волка оскалили зубы, но не осмелились вступить всхватку, попятились в кусты. Воины быстро осмотрели место битвы. Лица павшихискажены яростью, жаждой боя. Некоторые изрублены так страшно, что головы встороне, отсеченные руки сжимают оружие. Два тела вовсе разрублены от плеча идо пояса, словно здесь дрался разъяренный великан.
Тревор с усилием привстал на стременах, огляделся поверхкустов. Везде тихо, но на всякий случай, сказал густым басом:
— Я проеду вокруг, посмотрю. А ты, Редьярд, проверь,что за люди.
Молодой всадник вскинул копье, потряс:
— Здесь все мертвые!
Тревор крикнул предостерегающе:
— Мертвых семеро, но за кустами могут быть живые...
Воины, не выпуская из рук оружия, выехали на место схватки.Четверо спешились, быстро переворачивали трупы, выворачивали карманы, шарили вскладках одежды. На двух мертвецах оказались на удивление добротные сапоги.Спешившиеся едва не подрались: сразу трое ухватились за один и тот же сапог.
Лошадки вытащили повозку на край поляны. Выглянула девушка,быстрые живые глаза на широком загорелом лице без страха оглядели убитых. Воиныстаскивали сапоги, переворачивали павших, шарили в карманах. Девушка соскочилас высокой ступеньки, черные волосы растрепались по прямой спине. Редьярд свысоты седла сказал строго:
— Клотильда, возвращайся к госпоже.
— А что я ей расскажу? — изумиласьКлотильда. — Спросила ведь!
— Негоже смотреть на мертвецов, — сказал Редьярдеще строже.
— Это ей. А мне?
— И тебе нельзя.
— Почему?
Он набрал в грудь воздуха, но в это момент дверца повозкиотворилась. На землю как бабочка спорхнула молодая девушка в дорогом платье изнастоящего шелка. У нее блестели глаза от яркого солнца и возбуждения.Казалось, от нее шел чистый радостный свет. Длинные золотые волосы, заплетенныев толстую косу, падали до середины спины, чистые глаза смотрели на мир срадостным удивлением.
Служанка вскрикнула:
— Лютеция!.. Лютеция!.. Вон Редьярд говорит, что негожемолодой девушке...
Из-за кустов донесся могучий рев дяди молодой госпожи:
— Э-э, да здесь еще один! Еще живой!.. Правда, долго непротянет...
Рослый всадник, Редьярд, крикнул:
— Где?.. Дознайся: кто напал, много их еще, куда ушли.
Точеные ножки юной Лютеции ступали между трупами. Привыкшаяк виду убитых и раненых, она двигалась легко и свободно. Под каблучкомхрустнули пальцы одного из павших, что в предсмертной судороге впились в землю,а Лютеция уже протиснулась между воинами.
Наполовину вломившись в кусты, лежал крупный молодоймужчина. Черные, как вороново крыло, волосы, запятнанные кровью, падали налицо. Тревор слез на землю, конь тут же пугливо отбежал. Пальцы Тревора безбрезгливости отодвинули с лица черноволосого прядь. Открылось крупное, но оченьхудое лицо. Скулы натянули кожу, подбородок зарос черной двухнедельной щетиной,не скрывавшей ни рубца, ни той формы нижней челюсти, что принято считатьпризнаком упрямства и воли.
