Книга Салтыков - Сергей Мосияш

Кадет Иван Салтыков, перебежав по льду замерзшей Невы, явился домой в неурочный час, уже в темноте.

— Иван Петрович? — удивился лакей Гаврила, увидев возбужденного отрока в распахнутых дверях.

— Батюшка дома? — спросил Иван, сбрасывая на руки лакею епанчу и треуголку.

— Дома их сиятельство.

— Где?

— У себя в кабинете с утра запершись, никого видеть не желают. Беда ведь у нас.

— Знаю.

Видимо заслышав шум в прихожей, из столовой явилась графиня Прасковья Юрьевна. Увидев сына, тоже удивилась:

— Ванечка? Как же ты в такое время?

— Я узнал про батюшку, маменька, и сразу решил, что его поддержать надо. Командир отпустил.

— Да вот видишь, как случилось, сынок. Кто б мог подумать? Вчера генерал, камергер, а ныне никто.

— Я пройду к нему.

— Пройди, сынок, пройди. Да захвати шандал со свечами. Сидит в темноте, никому не велит входить, свечей не зажигает. Я уж боюсь, Ваня. Там ведь пистолеты у него, не дай бог, удумает чего худого. Посиди с ним, ободри, если сможешь.

Лакей вручил Ивану трехсвечный шандал с горящими свечами. Кадет подошел к двери, помедлил несколько, собираясь с духом, и, приоткрыв дверь, молвил просительно:

— Позвольте, папенька?

— Да, да… — тихо прошелестело из дальнего угла кабинета.

Мальчик вошел, прикрыл бесшумно за собой дверь, пронес шандал к письменному столу, поставил и, обернувшись в сторону отца, сказал:

— Здравствуйте, папенька.

— Здравствуй, сынок. Проходи сюда вот, садись около.

Иван прошел, сел на диван, стоявший у кресла, в котором, утонув, угадывался граф Петр Семенович Салтыков[1]. Помолчали.

— Тебя отпустили? — спросил отец.

— Да, папенька. Я как узнал, что с вами произошло, — и к капитан-поручику Ремезову. Он отпустил и велел кланяться вам, сказал, что очень вас уважает.

— Спасибо, сынок. Спасибо за то, что пришел.

Они долго молчали. Наконец сын осмелел, спросил:

— За что ж вас, папенька? Вы ж за польский поход орден Александра Невского получили. И в Швеции повоевали изрядно. Казалось бы…

— Что делать, Ваня? Ее величеству видней, кто ей нужен.

— Но чем же вы-то неугодны стали новой царице, папенька?

— Наверно, родством нашим с Анной Иоанновной[2], мать-то ее, Прасковья Федоровна, из Салтыковых была, вроде теткой мне доводится.

— Ну а при чем это?

— А поди узнай. Новая-то метла, по-новому метет. Мне-то еще ничего, лишь звания лишили. А вон фельдмаршала Миниха[3]— героя войны с турками и крымцами, — того в ссылку, говорят, в Пелым отправляют. А у меня отец гофмейстером при Анне Иоанновне был, тоже, наверно, мне засчиталось. Да и родительница твоя любимицей у Анны была.

— Но это ж несправедливо, папенька.

— Ваня, прошу тебя, не вздумай где-нибудь сказать так.

— А что? Я не прав, что ли? Вас же ее отец Петр Великий благословлял на ученье.

— Ну благословлял, ну и что? Ныне другое время, Иван, другие песни. А коль ты готовишься стать военным, то привыкай исполнять приказы вышестоящих безоговорочно, тем более приказ императрицы.