Пролог
Да, многое изменилось. Вместо дровяного склада — спортивная площадка. Сама Пряжка стала огромной стоянкой катеров — вдоль обоих берегов тесно, борт к борту, праздничные разноцветные суденышки, при взгляде на которые невольно возникает мысль о путешествиях, о тихих речках, о вечерних кострах…
Собственно, из-за стоянки Виталий Сергеевич сюда и пришел: прочитал объявление о продаже катера со стационарным мотором и теперь должен был встретиться с продавцом. А так бы и не стал здесь появляться — зачем?
Больница на другом берегу тоже выглядела теперь не так, как в его времена — куда лучше! Все заново оштукатурено, покрашено: и само четырехэтажное здание, и окружающая его глухая стена в два человеческих роста. Интересно, как теперь внутри?..
Катер оказался то, что надо. Просторная каюта, где свободно можно улечься вчетвером, так что не нужно возиться с палаткой. Управление точно как в автомобиле — и руль, и щиток. Хозяин, считая, что товар говорит сам за себя, хвалил умеренно, с достоинством:
— Ну, чего? Движок от «двадцать первой». А я тебе скажу, он и лучше: «двадцать четвертая» капризней. А тут зальешь семьдесят шестой… Да я и на семьдесят втором гонял — любой грузовик тебе бензоколонка.
Да, настоящий семейный корабль. Жена Виталия Сергеевича немного боялась воды, так что идея купить катер была отчасти и педагогической: Виталий Сергеевич не одобрял глупых страхов. А увидит этот теплоход, сразу оценит надежность — и ей будет легче перебороть себя. Ну, а сам Виталий Сергеевич мечтал о катере давно — и вот, наконец, настало время, когда мечты осуществляются — по крайней мере, те, что связаны с деньгами. Зато маленький Виталик сможет быть на воде с первых своих сознательных лет — и не будет у него глупых материнских страхов, но и не будет отцовской долго не сбывавшейся мечты…
— Ну, чего ты? Задумываться, брат, тоже дело такое. Знаешь, кто задумывается? Вон те, которые. Место я тебе тоже, конечно, оставлю, так что есть шанс познакомиться. Знаешь, кто там? Которые того — ку-ку. С приветом. Шизики, короче. Да ты не бойся, они не убегают. Видал стену?
— Да я не боюсь.
— Ну и молоток. Чего их бояться? Так берешь?
— В принципе, подходит. Надо еще пробную поездку: на ходу посмотреть.
— О чем речь! Хоть сейчас… А я одного видел: пришел летом рано, в отпуск собирался, смотрю — по водосточной трубе спускается. Вон там, у угла. Ну, комики! Подождал нарочно: как он через стену? А никак. Или поймали внизу, или в другом месте сиганул, отсюда — где не видно… Да нет, не бойся: у нас никаких таких случаев не было — все тихо.
— Да не боюсь же я!
— И правильно. А то есть, которые их боятся: один не стал катер покупать, когда узнал, что дурдом рядом — жена уперлась, дура баба… Так сейчас попробуешь?
— Давай сейчас.
…Тогда, в его времена, по Пряжке проплывали только редкие лодки. Однажды он застал у окна Сивкову — стоит тихая, смотрит — совсем на нее не похоже.
— Что это вы, Тамара, никак мечтаете?
— Ага! Знаете, Виталий Сергеевич, чтоб вдруг вынырнула тут из Пряжки подводная лодка. За мной! Я в нее, она опять вниз — и уплыла. Хоть домой, хоть куда. Чтоб везде плавать. Есть такой город, где везде плавают, да?
— Есть. Венеция.
— Вот и тут. Чтобы плавать!
— А зачем подводная лодка? Ничего же из нее не увидите.
— Зато и вы не увидите! Если надводная — сразу увидите и догоните. А подводная — шиш вам!
Он тогда удивился и порадовался: Сивкова — ведь глубокое слабоумие, а вот придумала складно. Или кто-нибудь в палате научил? Может быть, среди больных мечта такая бродит? Уплыть по Пряжке в Мойку, из Мойки в Фонтанку, из Фонтанки в Неву а там уж простор, плыви куда хочешь! Очередная фантазия на тему алых парусов. Где только ни встретишь романтику.
Глава первая
Вера проснулась с сознанием, что сегодня наконец решится. Уже несколько дней она понимала, что должна совершить что-то особенное, может быть, героическое, но откладывала со дня на день; а сегодня, она чувствовала, откладывать больше нельзя.
В институте было нехорошо. Началось с того, что Громоотвод провалил восемь человек подряд. Вера знала, что произошло это из-за нее, и все в группе знали: хотя вслух никто ничего не сказал, она прекрасно все поняла по бросаемым на нее злым взглядам — вообще в последние дни она начала прекрасно понимать взгляды: до того они красноречивы, что вообще не надо никаких слов — словами можно солгать, а во взглядах всегда чистейшая правда! Вера понимала, что должна действовать: не может же Громоотвод и дальше проваливать из-за нее всех подряд. Должна действовать: и потому, что просто непорядочно, чтобы другие страдали из-за нее, и потому, что бездействие прямо опасно — ей могут отомстить, и жестоко отомстить! Она хотела подойти к своим ребятам, объяснить, что все понимает, что она виновата — но что все-таки не нужно ей мстить, что она обязательно все исправит, как только узнает, как это сделать… Но не решалась подойти и оттого еще сильнее мучилась совестью и страхом.
А на другой день после всеобщего провала лопнула труба на чердаке, и обвалился потолок в библиотеке. Говорили, на полку с диссертациями обрушился целый водопад и многие диссертации превратились в кашу! И опять из-за Веры. Взбешенные диссертанты могли теперь с нею сделать все что угодно! Они пока выжидали, готовились, копили злобу. Три дня Вера крепилась: каждый второй или третий встречный в институте был пострадавшим диссертантом, рядом все время озлобленные провалом одногруппники — но она заставляла себя ходить гордо и спокойно, будто ничего не случилось, хотя каждую секунду, хотелось бежать. Но на четвертый день она в институт пойти не смогла. Вся надежда была на то, что у секретарши деканата родственник, у которого тоже погибла диссертация в потопе, и из-за этого секретарша слегла с сердцем, а без нее не смогут найти адреса Веры — а значит, и не узнают, где ее найти, чтобы отомстить! Хотя какой-то подозрительный человечек — совсем маленький; может быть, и не настоящий человечек, а гном-переросток — ходил под окнами: выслеживал, не иначе!
Маме пришлось сказать, что болит голова: не должна же мама знать, какая у нее ужасная дочь, сколько из-за нее произошло несчастий! Ведь если узнает, тоже может возненавидеть и проклясть! Пришлось вытерпеть участковую врачиху, врать ей про головную боль, глотать потом какие-то ненужные таблетки. Врачиха дала знать взглядом, что она все понимает, и таблетки прописывает, только чтобы успокоить маму, — умница. Вера в нее почти влюбилась: такая толстая, добрая!
Но вот наконец сегодня Вера поймет, что она должна сделать, чтобы все исправить. Она проснулась с ясным предчувствием скорого понимания — проснулась бодрая и полная необычных сил! Никаких страхов, никаких угрызений совести: сегодня она все сделает так хорошо, что все ей будут только благодарны — и ребята из группы, и пострадавшие диссертанты!
