Глава 1. Я
Я — Эрик, барон Пламенеющего Сердца. Это не прозвище, просто так называется наш феод: Замок Пламенеющего Сердца. Такой уж у нас герб, алое горящее сердце в серебряном поле, а девиз — «Сгораю в любви». Имеется в виду любовь к Господу. Этот герб заслужил наш предок в давнем священном походе; тогдашний король и подарил ему герб и землю. Собственно, именно замка у нас как раз нет: в нашем маленьком поместье — большой рыцарский дом со смотровой башней и каменной стеной (отец ее надстроил незадолго до смерти и сделал еще один ряд бойниц), снаружи — наша деревня, поля и край леса, именуемого Опасным. Про лес разное рассказывают: говорят, в нем есть пещера, где спит последний дракон. Пещер я там много видел, а вот дракона не встречал ни разу, хотя мы с братом его в детстве иногда искали. Не то что бы мы хотели его найти и разбудить — вовсе нет, страшно же! Я толком теперь и не помню, зачем нам дракон сдался. Все равно мы его не нашли.
Лес у нас очень красивый, с ясенями, соснами и дубами; мы живем в холмистой местности, почти в предгорьях, поэтому у нас вовсе нет болот, но много вереска. Чем севернее, тем его больше. Но склоны холма, на котором стоит наш дом, тоже все серебряные от вереска.
Мы живем в Северном Герцогстве (всего у нас в королевстве их четыре, по сторонам света). Через нашего герцога мы — подвассалы короля. Рассказ мой относится к нынешнему времени, когда в Окраинной Христиании правят король Арнольд и королева Агнесса. Королева совсем недавно, два года назад, вышла замуж за нашего герцога, Эриберта Северного. Если вы не из нашего королевства, не удивляйтесь: король и королева у нас — совсем не муж и жена, а брат и сестра, они родились в один день и вместе наследовали престол. Всем известно, что король Арнольд Добрый не собирается брать себе жену, а напротив же, хочет уйти в монахи, кода состарится — а наследником будет сын королевы и нашего герцога. Видите, какой важный для королевства сеньор — сэр Эриберт! Поэтому последние два года он совсем не бывает в своих владениях и живет при дворе, только по праздникам иногда заезжает — вершить суд и проверять, не напортил ли чего его наместник. Тогда он созывает ко двору всех своих вассалов, то есть нас, северных баронов, и расспрашивает, как дела, а чтобы мы не скучали на совете, устраивает на несколько дней большой турнир. И скажу вам честно — у герцога Эриберта турниры не хуже, чем в самом Королевском Городе!
Город у нас только один, поэтому так и называется — Город. Он в самой сердцевине четырехлистника, и там живут короли. Через город к Южному Морю течет река, посреди реки — остров, а на нем — королевский замок. Это самое красивое здание, какое я только видел, не то что мрачная герцогская крепость; четыре башни по сторонам и одна, главная — из белого камня — по центру. По четырем углам вьются королевские знамена: золотой крест на серебряном поле, металл на металле, вопреки законам геральдики — в знак того, что короли сами устанавливают закон. Их герб — самый славный на свете, потому что первому королю, Константину, было такое видение: ангел с крестом, сказавший: «сим победишь». После чего государь пошел походом на язычников и основал это самое наше королевство, а крест сделал знаком своего дома. И девиз сохранился с тех самых пор: «Сим победишь».
Река делит Город на две половины, Мастеровую и Ученую; в первой живут ремесленники и купцы, а во второй — университетский люд, магистры и мы, школяры. Мы — потому что я тоже там жил, учился Изящным Искусствам целых четыре года (пока отец не умер) — и именно в Городе я познакомился с Роландом. Роланд с северных холмов, барон Черного Орла — мой лучший друг. О нем-то я и хочу рассказать, и еще — о моем брате.
Моего брата зовут Рейнард. Он младше меня на год с небольшим. Достаточно для того, чтобы я наследовал феод, но недостаточно — чтобы чувствовать себя на самом деле старшим. Тем более что Рей всегда был меня выше и сильнее; он удался в отца, славного рыцаря, и в детстве мне казалось, что отец его любит больше, и жалеет, что первым родился я. Даже наказывали меня чаще, чем его, и я часто злился из-за такой несправедливости. Из Рея, по мнению отца, получился бы более толковый барон, а я, по его же мнению, подходил скорее для монастыря или хотя бы университета. Монастырь у нас был поблизости — обитель святого Мартина, всего в полудне езды по краю Опасного леса; мы всегда ездили туда на мессу по праздникам, когда нас не приглашали ко двору. Отец познакомил меня с братией и с настоятелем, отцом Бонавентурой, еще когда я был ребенком — может быть, надеясь, что монастырский люд мне придется по душе и я захочу стать монахом. Но ничего из этого не получилось; черные одежды братьев мне казались мрачными и некрасивыми, жизнь без турниров и веселой компании — скучной, а отца Бонавентуру я просто боялся. Представьте себе очень высокого, худого как жердь старца, у которого все длинное — нос, руки, ноги, лохматые брови; а взгляд такой, как будто он только и выискивает, за что бы на тебя наложить покаяние. Исповедаться нас отец приучил регулярно, и я хорошо знал, что любимая епитимья настоятеля — это недельный пост. Подрался с братом? Пост! Обпился вина? Пост! Целовался за конюшней с кухонной девушкой? У-ух, какой пост! Даже двухнедельный.
Та девушка, между прочим, сама все подстроила. Она меня и старше была лет на десять! «Ах, мастер Эрик, какой же вы славный… Да высокий, прямо настоящий молодой рыцарь… А вы дрались уже на турнире, мастер Эрик? Неужто вы, молодой сеньор, до сих пор целоваться не умеете?…» Ну и все такое. Я был не очень виноват. А Кэтти отец потом отослал обратно в деревню… Я скучал полгода. А потом, проезжая через деревню, разузнал, что она на мельнице живет, и зашел ее навестить. Она вышла навстречу, а из-за плеча молодой мельник выглядывает, а в доме ребенок кричит… Вот так получилось.
Отчаявшись пристрастить меня к монастырю, отец задумался об университете. Рейнарда он, напротив, хотел оставить при себе и самолично всему учить; брат чем дальше, тем лучше сражался, и в седле, и пешим, и оружием, и голыми руками. Он вообще все умел делать, Рей: доспехи приводил в порядок, и в лошадях понимал лучше моего, и с сэром Овейном беседовал о хозяйстве почти на равных. Сэр Овейн — это наш управляющий, такой низенький, почти квадратный рыцарь с пышными усами. Он всегда ходит очень медленно и степенно, никогда не повышает голоса и поглаживает усы, когда хочет кого-нибудь подавить своим величием. На слуг и мужиков это отлично действует. Мы с братом раньше тоже впечатлялись, но потом привыкли и перестали сэра Овейна бояться. Хотя он так и не заметил, что мы выросли, и до последнего времени продолжал нас звать по именам, безо всяких «сэров» и тем более «лордов» — хорошо хоть, за уши тянуть бросил.
Примерно в тот самый год, когда сэр Овейн бросил драть меня за уши и начал иногда приставлять к моему имени слово «мастер», отец отправил меня учиться в Город. Может, втайне он надеялся, что я там и останусь, найдя себе дело по вкусу — например, сам стану магистром? Или еще куда-нибудь подеваюсь с глаз подальше… По крайней мере, мне так казалось, когда барон Бодуин (это наш отец) ранним утром в конце лета рука об руку со мной съехал во главе маленького отряда по склону холма и направил коня к югу. Через Опасный Лес, а дальше — по земле отцовского друга, сэра Руперта Белой Башни, до Королевского Города — с неделю пути. Семнадцатилетний, я был худым и невысоким, умел недурно играть на лютне и писать стихи, и отец счел, что изучать Изящные Искусства мне подойдет куда более, чем феодом править. Я тосковал и с трудом сдерживал слезы, не желая оставлять дом, и учения тоже боялся: Университет представлялся мне чем-то вроде монастыря Святого Мартина, где отец Бонавентура велит учить наизусть отрывки из скучных книг, а того, кто не выучит, сечет розгами и заставляет поститься. Жаль мне было расставаться и с братом. Все же, хотя редко выдавалась неделя, в которую мы не дрались, и драка, из которой он не выходил победителем — Рейнард был самым моим близким человеком и единственным другом. Брат провожал меня до опушки леса, а далее отец велел ему возвращаться, и мы в последний раз обнялись, и я все-таки заплакал.
