Эдмонд Гамильтон
Тёмное прошлое
© Edmond Hamilton — «The Dark Backward», 1958
Мне казалось, что в моём сне ясный голос продолжал отчаянно взывать ко мне, снова и снова.
— Постарайся вспомнить, Вэл! Ты должен вспомнить!
Неистовая настойчивость голоса беспокоила меня. Я не хотел его слышать… не хотел вспоминать.
— Вэл, не забывай!
Не забывай о чём? Нет, я не должен думать об этом. Голос, уходи. Уходи и дай мне поспать, убирайся отсюда к чёртовой матери, или…
Я проснулся.
Мгновение я лежал неподвижно, потрясённый и неуверенный в себе. Затем, когда сон и голос выветрились из моего сознания, я оглядел маленькую семейную спальню.
Одежда валялась на полу, по стёклам струился дождь, гонимый ветром, и всё было залито нездоровым серым светом. А Мэри отсутствовала, и какой во всём этом был смысл?
Часы показывали, что у меня есть сорок минут, чтобы добраться до своей работы на островной электростанции. Я оделся, стараясь не смотреть на фотографию Мэри, стоявшую на комоде, но это не помогло. Всё в комнате напоминало о Мэри — она вложила в неё свою нежность и счастье, и куда бы я ни посмотрел, я видел её, стройную и светловолосую, нежно улыбающуюся мне, совсем как при жизни.
Я пошёл на кухню, приготовил яичницу-болтунью и прислушался к шуму дождя и ветра, поднимающего волны прибоя на пляже. Я думал, что никто не доберётся до материка ни сегодня, ни, возможно, в ближайшую неделю. Но живя зимой в прибрежном островном городке Новой Англии, к этому привыкаешь.
Странный сон всё ещё почему-то беспокоил меня. Слабеющий голос отчаянно пытался заставить меня вспомнить что-то, что-то важное. Я подумал, к чёрту воспоминания.
Потом включил радио, чтобы послушать утренние новости, пока пил кофе. Бодрый голос никак не взбодрил меня. Это была первая зима корейской войны.
И сводки заставляли меня вспоминать о войне, о вони и грязи итальянской кампании, обо всех кампаниях до этого, через которые я прошёл. А когда военные новости закончились, отрывистый голос продолжал рассказывать о том, что скоро появится водородная бомба, и о кровавых беспорядках в Европе и Африке, пока я не выключил его.
Они всегда могут придумать для нас неприятности, подумал я, но они не могут придумать никакого решения для такой вещи, как болезнь, которую никто не может вылечить. Тогда я сказал себе, что начинаю зацикливаться. Многие люди упорно пытались найти ответы на подобные вопросы, и когда-нибудь они это сделают. Но это не вернёт Мэри…
Дождь хлестнул по мне мелкой дробью, когда я запер дверь и спустился по дощатому настилу. Мой коттедж был одним из самых новых в городе, он стоял на окраине, и за ним не было ничего, кроме больших песчаных дюн. Дюны тянулись на многие мили, но из-за дождя их было не видно. Я повернулся спиной к ним и к дому и побрёл в город.
Море под тяжёлым небом было серым и сердитым, а белые дома и узкие улочки маленького городка казались пустынными. Я встретил молодого дока Харинга, и он посмотрел на меня сквозь свои залитые дождём очки так, словно был недоволен погодой.
— Настоящий юго-западный ветер, Вэл. Держу пари, это продлится всю неделю.
— Пусть так, — сказал я. — Я всё равно никуда не собирался.
— Старику Бартлетту стало хуже, — сказал он мне. — Надо поддерживать друг друга.
Добравшись до маленькой электростанции, вырабатывавшей электроэнергию для острова Боттс, я обнаружил Джо Климмера, ночного сторожа, дремлющим.
— Худшая погода за всю зиму, — сказал он, зевнул и пошёл домой.
Я проверил газовый двигатель и динамо-машину, закурил сигарету и прислушался к ветру и дождю.
— Вэл, не забывай!
Мне хотелось выбросить из головы и этот сон, и этот голос. Если бы это был голос Мэри, я бы мог понять, но это было не так. Её голос был низким, хрипловатым и нежным, а этот голос был совсем не таким.
Я снова задумался о том, о чём именно я не должен забывать. У меня было много вещей, которые я хотел забыть — и времена, когда я не мог найти работу, и войну, выдернувшую меня с той работы, которую я получил, и хороших друзей, которых я видел изуродованными миномётным огнём, и…
Я встал и проверил всё ещё раз, хотя и знал, что в этом нет необходимости. Весь день я занимал себя тем, что делал то, что не нужно было делать.
Ближе к вечеру мне показалось, что дождь, похоже, немного стихает, и вышел из маленького кирпичного здания, чтобы проверить это. Я ошибся, дождь и ветер были такими же сильными, как и прежде.
Вот тогда-то я и увидел это.
Оно было едва различимо в сгущающейся мгле, вдали, над морем. Оно было похоже на серебристую рыбу, летящую быстро и низко. У него не было крыльев, и по форме оно напоминало каплю.
Серая пелена сгустилась, и оно исчезло.
Я стоял и смотрел, но больше его не видел.
Самолёт? Я чертовски хорошо знал, что этот гладкий силуэт не мог принадлежать ни одному из известных самолётов. Но что же это было?
Я смотрел и смотрел, но больше ничего не увидел. Потом стемнело, и Вернон из второй смены, пришёл меня сменить.
Возвращаясь через город, я всё ещё размышлял о том, что увидел. Мне хотелось продолжать думать об этом — я не хотел возвращаться в тёмный, тихий коттедж. Поэтому я отправился на поиски Боди Уилкса, нашего мэра.
Он запирал свой хозяйственный магазин, и ветер трепал пальто вокруг его ног. Он сказал:
— Какие-нибудь неприятности на станции, Вэл?
— Нет, никаких, — сказал я. — Мне просто интересно, не попал ли какой-нибудь самолёт в шторм? Я видел один, только он не был похож ни на один самолёт из тех, что я когда-либо видел раньше.
Он резко повернулся ко мне. Я знал Боди Уилкса всю свою жизнь, и всё же в его большом, румяном, мясистом лице было в этот момент что-то, что поразило меня. Его глаза. Внезапно мне показалось, что они такие же яркие и большие, как две луны.
— Самолёт? Какой ещё самолёт?
Я рассказал ему, и он, слушая меня, казалось, ловил каждое моё слово. Но потом начал качать головой.
— Никогда не слышал ни о чём подобном, Вэл. Может быть какой-то новый, экспериментальная модель. В какую сторону он направлялся?
