Глава I
Возвращение с войны вышло совсем не таким, как его изображают поэты. Ни фанфар, ни сверкающего на солнце оружия, ни радостных криков, ни пальмовых ветвей. Энекл шагал по пыльной нинуртской дороге один, не считая троих рабов, толкавших телегу с поклажей. Коричневый плащ, охряный хитон, дорожная шляпа и посох – не известный полководец, бившийся против страшных некромантов, а просто какой-то эйнем среднего достатка, то ли купец, то ли ещё кто. Мало ли таких каждый день топчет широкие дороги Мидонии?
Да и с чего бы фанфары? Не успело изрядно потрёпанное и едва верящее в собственное спасение войско выползти из прогнивших болот, а перед ним уже неслась страшная молва. Поражение, Мидония отдала врагу земли, чего не случалось без малого сотню лет. Усталых и измученных воинов, проходивших через мидонийские селения, встречало испуганное молчание. Энекл мидонян не винил. Людям, должно быть, казалось, что настал конец времён и некромантские полчища вот-вот ринутся на беззащитную страну. Уверения Тасимелеха, что битва окончилась победой, заключён надёжный мир и бояться нечего, пропадали всуе. Какая уж там победа, если враг оттяпал едва ли не весь Каннаар? Мидоняне тревожно провожали глазами плетущееся на север войско.
Царский распорядитель Бил-Ланнум поджидал их на полпути, в наполненном стуком молотильных цепов и утопающем в хлопьях жёлтой мякины селе Каду. Весть о поражении уже достигла царя, и его посланец ждал ответов, и прежде всего на вопрос, кто виновен в позоре? Тасимелех с ходу обвинил подчинённых и лично Энекла, мятежными действиями разложившего войско, спасённое от полного разгрома лишь его, Тасимелеха, доблестью. Всё это военачальник уже изложил в докладе на имя царя, и повелителю, несомненно, обо всём уже доподлинно известно... а вот тут бывший лугаль сильно прогадал. Дело в том, что Энекл, проявив прежде ему не свойственный талант интригана, уже отправил в Нинурту свой доклад, приложив к нему свидетельства других начальников, а Диоклет позаботился, чтобы он попало к царю в наиболее подходящий момент. Встречать войско прибыл достаточно разумный и не связанный с придворными партиями Бил-Ланнум, а вопросы он имел, прежде всего, к самому главному из военачальников.
Поняв, что правдивая картина Каннаарского похода уже известна в столице, Тасимелех принялся сетовать на недостаток войск, тяжкие условия, а всего пуще, на необычайно могущественное колдовство нового некроманта. С этим Энекл мог согласиться. Он даже видел страшные заклинания, оказавшие столь губительное для похода действие: дюжину увесистых мешков из красной халлусской кожи, глухо позвякивающих при переноске. Некромант Мизар, не сумев взять Каннаар оружием, купил его на корню. Между ещё одной битвой на промозглых болотах и богатой жизнью в тёплой и уютной Мидонии Тасимелех предсказуемо выбрал второе и вряд ли сильно дорожился. Было бы недурно сдать мерзавца Бил-Лануму вместе с мешками, но те загадочным образом испарились, едва войско перешло границу. Часть добра, надо полагать, будет разделена с Сарруном, Нефалимом и прочими придворными, способными покрыть тёмные дела Тасимелеха, а остатка ему вполне хватит на удовлетворение своего тщеславия менее опасными способами. Впрочем, Энеклу-то какое дело? Их с ребятами работа будет оплачена, а достанется кусок болота мидонянам или халлусцам – без разницы. Единственный тамошний житель, более или менее приятный Энеклу, оказался самым настоящим некромантом.
Ну а раз отправить мидонийского ублюдка в зиндан не получится, нужно хотя бы не отправиться туда самому. В конце концов, интриган Энекл или нет? К вящему удивлению Тасимелеха, человек, недавно желавший его убить, принялся ему подыгрывать. Заявление о слабости войска Энекл, правда, отмёл – это косвенно било по Каллифонту – но что да, то да, условия были невыносимые: голод, болезни, да и некромант уж больно силён. Могучий, очень могучий колдун, были б чуть менее доблестны, точно живыми бы не выбрались – последнее, кстати, чистейшая правда. Поняв, откуда дует ветер, Тасимелех радостно ухватился за соломинку, и вскоре они с Энеклом пели складно, точно корифей с хором, рисуя перед слегка опешившим чиновником картину невероятной доблести мидонийских воинов и чудовищных трудностей, ими преодолённых. На том, кто виноват в поражении лично, оба, точно сговорившись, решили вопрос не заострять.
Решение Бил-Ланума, таким образом, оказалось не слишком суровым. Тасимелеха временно отрешили от командования и повелели удалиться в своё поместье, а Энеклу предписали доложить о своих проступках непосредственному начальнику, то есть Диоклету. Было всенародно объявлено, что доблестное царское войско одержало победу, но коварные некроманты, слуги мрака и тьмы, отравили воду и наслали болезни, посему войско, опасаясь распространения заразы, вынуждено было отступить. Жрецы Марузаха – хвала его имени! – уже ищут средство от колдовской напасти, освобождение мидонийской земли – вопрос времени. Войску, дабы лишний раз не напоминать мидонянам о случившемся, велели направляться на квартиры малыми отрядами. Так и вышло, что Энекл, убедясь, что его воины добрались до места, очутился на пыльной дороге, ведущей в двенадцативратную Нинурту.
Трупы плавали в речной воде у самого берега, застряв в гуще начинающего подсыхать тростника. Энекл почти не обратил на них внимания. Последние день-два, плывущие по реке либо прибитые к берегу тела стали обыкновенной деталью пейзажа. Молодые и старые, мужчины и женщины, мидоняне и чужеземцы – все жуткие, распухшие, страшно истерзанные. Мертвецы плыли по Закарашару со стороны Нинурты.
Расспросы местных селян не дали ничего: страшные находки появились в реке совсем недавно и до смерти перепугали всю округу. Послали в Нинурту, разузнать, что к чему, но гонцы покамест не возвращались. Пожав плечами, Энекл продолжил путь, понукая рабов шагать быстрее. В столице явно творилось неладное, и нужно было как можно скорее понять, что именно.
Нинурты они достигли, когда солнце уже начинало клониться к закату, и Энекл оторопело уставился на открывшийся с пригорка великий город. Намётаный глаз наёмника сразу зацепился за обгорелые остовы домов, пустынные улицы, усиленную стражу на стенах и у ворот. Нижний Город выглядел так, словно там прошли жестокие бои, Средний – получше, но сожжённые дома имелись и там, лишь в Дворцовой части всё было по-прежнему, копья и мечи царской стражи надёжно хранили покой властелина и приближенных к нему счастливчиков.
Массивные створки ворот Ниранир-Эш ещё не закрылись на ночь, но, вопреки обыкновению, дорога в город пустовала. Ни купеческих обозов, ни селян с подводами, только несколько путников да пара верблюдов, гружёных какими-то тюками. К воротам Энекл и его спутники подходили в гордом одиночестве.
