Семицветье
История первая. Снежный обсидиан
Эли Бар-Яалом, мой чудесный друг — тебе!
Без тебя бы не было этих историй.
И снова этот сон… Не мой сон. Хрупкий как иней, зыбкий как мечта, недолговечный, как морозный узор на стекле. Именно так я его ощущаю. Снежный лес расступается, приглашая на поляну. Хрусткая красота зимы дивно искрится под солнцем, но есть нечто, над чем она не властна. Что это за магия? Так задумано от начала? Или какой-то волшебник позволил ручью навсегда оставаться весенним? Ручью, преграждающему путь к поляне…
Брат рассказывает мне — и я вижу все своими глазами. И блестящий снег, и ручей, изумительно прозрачный, и среди редких травинок — темно-красные ягоды на землистых берегах, свободных от зимы. Ягоды? Раньше весны и лета?
И дерево. Единственное дерево на поляне. Огромное. Серебристая кора. Сверкающая крона. Заиндевевшие узкие острые листья — с человеческую ладонь. Из-за дерева выходит девушка. Я смотрю на нее взором брата. Для него она прекрасней всех. Она и впрямь очень красива. Тонкие черты, лицо нежное, как цветочный лепесток, волосы цвета спелого каштана короной уложены на изящной голове. Полупрозрачное синее покрывало окутывает девушку с головы до ног, легкое и переливчатое, словно сотканное из темного неба и зимнего ветра.
Глаза закрыты. Длинные-длинные ресницы. Вот они дрогнули… Ее глаза — глубокие как сон, печальные как лед. И как печаль синие.… И одинокая прозрачная слезинка медленно стекает по бледной щеке…
Брат замолчал, и я глотнула настойки белоцвета, чтобы погасить эликсир чужого зрения. Теперь я вновь видела реальность — моя похожая на цветник комната с дощатыми стенами, стол, накрытый вязаной свежей скатертью, а за столом, напротив меня, — брат Арно, грустный-прегрустный. Я снова стала собой — деревенской травницей Майри, немножко волшебницей, а так, впрочем, вполне обычной девушкой, сейчас в расстройстве ломающей голову — как же помочь брату?
— Это ведь не просто сон, правда, Май? — спрашивал он меня.
Я покачала головой.
— Нет, Ар. Этот сон не простой.
Я люблю брата и горжусь им. Ни принцем из сказки, ни доблестным рыцарем, ни даже сказителем с медовыми устами он никогда не был. Простой трактирщик. Дело это унаследовал от отца, покинувшего нас два года назад. И все-таки мне есть чем гордиться — такого доброго человека редко встретишь. Такого щедрого и совестливого. Постояльцев он принимает как дорогих друзей. И очень хорошая идет о нем слава.
Мы разные с Арно, он светловолосый крепыш, кровь с молоком, я же тощая, длинные волосы черны, непослушны, в какую косу ни заплетай, толку мало — недаром меня все ведьмой кличут. Только я не ведьма. Я травница. Ну и нравом мы с братом совсем не схожи. Правда, нам это ничуть не мешает.
Арно снова заговорил о своем. Видел он этот сон не раз и не два. И просыпался в тоске — хоть плачь! Влюбился в синеглазую не на шутку.
Я смотрела на брата и думала. Можно бы выпить зелье просветления разума, но мне хотелось самой во всем разобраться. Понять, почувствовать… И к чему-то, может быть, прикоснуться сердцем.
Наш отец не всегда был трактирщиком. Он был странником. Большую часть жизни путешествовал по невиданным землям, да что там — даже по другим мирам. Его рассказы мы с Арно слушали всегда завороженно, хотя о многом он почему-то умалчивал. Но любил вспоминать, как, устав от странствий, искал местечко, где бы осесть, набрел на нашу деревню, и в первый же вечер дочка местного жреца от души накормила его своей стряпней. Готовила мама всегда волшебно. Не потому ли влюбленные и задумали открыть трактир? Как бы то ни было, они не прогадали.
Теперь Арно там хозяин, он часто говорит мне: «Интересно, Май, а не забредет ли к нам сегодня какой-нибудь особенный путник?» Но таких не было пока. А вот что-то особенное стало происходить с самим братом…
Мне отец отдал собранные в путешествиях книги. Их было мало, но все — чудесные. Один том — самый пухлый, самый потрепанный — содержал сокровище: рецепты волшебных зелий. И я влюбилась — в желтые страницы, в картинки, к счастью, не совсем выцветшие, и, конечно же, во все то, о чем рассказывала книга… И это стало моей жизнью.
Тепло сейчас было на душе. И как-то очень легко…
— Отец подарил каждому из нас судьбу, — сказала я. — Любимое дело. Но тебе он оставил еще один подарок. Интересно, почему?
Арно, удивившись моим словам, сунул руку за пазуху и вытащил камень — снежный обсидиан, который носил на серебряной цепочке. Приятно ласкающий кончики пальцев своей гладкостью овальный черный камень. Мы с Арно ахнули — напоминающие хлопья снега белые пятна, причудливо пестрящие на блестящей черноте, сейчас искрились и льдисто переливались, словно превратились в настоящие снежинки. Камень жил и дышал. Камень, который отец принес из другого мира.
У меня почему-то сжалось сердце. Что это значит? Кто-то зовет Арно?
— Можешь оставить его мне на ночь? — спросила я брата.
Он молча кивнул.
Я долго смотрела на обсидиан, сидя на кровати. Мне казалось, что снежинки, нетерпеливо дрожащие в камне, вырвутся сейчас наружу, вырастут и взметнутся снежным вихрем, принесут зиму в наш вечно теплый край… Решившись, я встала, достала из шкафчика отвар редких ягод айрил — в них сильное волшебство, в нашем мире нечасто подобное встретишь. А еще я уверена, что именно их видела во сне на берегу ручья…
Я надела ожерелье с обсидианом, отпила глоток… и полетела в сон.
Или — не в сон?
Зима… Я стою на берегу ручья. И ягоды айрил ало блестят среди тонких стрелок травы. А вокруг — снег. И краски — живые, и воздух — хоть пей, и все во много раз краше, чем во сне.
Мне совсем не холодно, хотя я в полотняной рубашке и короткой юбке — черной, в красную клетку, такие носят у нас многие женщины. И царство белизны не пугает. Я даже очень скоро забываю обо всем, потому что вижу… Огромное. Ветвистое. Сверкающее. Снежное… Древо.
Кто-то влюбляется в красоту лица, кто-то в нежность души, кто-то — в песню из иного мира или в дивные сны. А я влюбилась в дерево — в его прелесть и мощь, чеканность
