Книга Число Приапа - Дарья Плещеева

Курляндия, 1658 год

Скандал начался за ужином.

Ужин был праздничный – справляли именины молодой фрау Агнессы-Шарлотты-Амалии фон Брейткопф и усадили за стол тридцать человек гостей. Фрау всего лишь полгода назад обвенчалась с Карлом-Готлибом-Иеронимом фон Брейткопф и стала баронессой, а до того была пасторской дочкой; красивой, розовощекой, благонравной, знающей грамоту, домашнее хозяйство и все виды рукоделия, но всего лишь пасторской дочкой.

Барон был уже немолод, нагулялся, желал наследников. Молодую жену он любил даже больше, чем полагается доброму и рассудительному супругу, желал делать ей подарки и всякие приятные сюрпризы. Отсюда и произошел скандал.

Отправившись по делам в Митаву, фон Брейткопф нечаянно привез оттуда долговязого парня, хвалившегося, будто писал портреты по заказу самого герцога. Проверить это барон не мог – герцог Якоб, как всегда, был в отлучке, объезжал свои владения, потому что другого способа содержать их в порядке не знал; двор потащился следом за герцогом; герцогиня Луиза-Шарлотта с детьми, невзирая на тревожную обстановку в герцогстве, уехала в Виндау – на морские купания, пока погода позволяет. Но хозяин корчмы, где жило это сокровище, подтвердил: да, видел своими глазами картину, нарисованную постояльцем, прямо у себя в комнате и малевал, разводя беспорядок и вонь; картина знатная, из древней греческой жизни, с голоногими воинами в пернатых шлемах, куплена доктором Таденау; в герцогском замке на острове живописец тоже бывал. Вот барон и соблазнился. Ему страх как захотелось увековечить кругленькое румяное личико жены и нежную грудь в обрамлении дорогого, лишь по праздникам надеваемого кружева, пока она молода и хороша собой, – пусть будущие дети и внуки любуются. К тому же кольца с рубинами и жемчуга, золотые цепи и изумрудные серьги он ей уже дарил, а вот портрет – портрет был, может, даже более ценным подарком, потому что жемчугов герцогские корабли привозят достаточно, скоро каждый доббельнский сапожник купит дочке ожерелье, а своих художников в Доббельне, увы, нет, разве что забредет странствующий мазила, чья репутация сразу видна по запойной образине.

Парень по имени Мартин-Иероним Кнаге, на пьяницу еще не похожий, был водворен со своими мешками в баронскую усадьбу и две недели по утрам малевал госпожу баронессу, для такого случая надевавшую и лучшую жемчужную нить, и большие серьги, и отороченное мехом коричневое бархатное тяжелое платье – несмотря на жаркий август. Потом он еще неделю возился со своим художеством, что-то там лакируя, поправляя и подчищая. Но когда к завершению ужина лакеи внесли портрет в дорогой, нарочно купленной раме, а барон, встав, с кубком в руке заговорил о своей любви и почтении к супруге, Агнесса-Шарлотта-Амалия вдруг зарыдала.

– Я не такая! – всхлипывала она. – Отчего у меня красный нос?! У меня нет красного носа! Я не смотрю, как ведьма, которая ест маленьких деток!

Разговор о высоком искусстве привел к тому, что портрет, к большой радости гостей, был выдворен из рамы и полетел в окно, а четверть часа спустя имущество мазилы выкинули во двор усадьбы с приказом убираться на все четыре стороны.

Чтобы утешить жену, барон сразу же подарил ей браслеты своей покойной матушки. Этот подарок пришелся по душе – золотые браслеты весили чуть ли не фунт. Гости также его одобрили. И баронская чета решила забыть историю с портретом, как дурной сон.

Но два дня спустя ей пришлось вспомнить о мазиле.

К обеду приехал гость, которого барон ждал давно и принял с распростертыми объятиями. Гостя звали Эберхард-Вильгельм-Фридрих фон Нейланд. Юная баронесса, увидев этого человека, несколько смутилась – он был стар, но имел лицо и взгляд бывалого покорителя женских сердец, отважного бойца и злоязычного собеседника.

Высокий, худощавый, горбоносый, морщинистый фон Нейланд вдруг показался баронессе куда как привлекательнее пузатого и щекастого супруга. Но – всего лишь на миг.

После обильного обеда бароны уселись в кресла потолковать о былом и о политике. Фон Нейланд имел связи и при курляндском, и при шведском дворе, потому намекнул – этот дивный тихий уголок Курляндии тоже может пострадать от войны, потому что нейтралитет герцога Якоба, того гляди, кончится для него большими неприятностями. Невозможно сохранять нейтралитет, находясь посередке между воюющими Россией, Польшей и Швецией, причем когда эти страны сцепились меж собой причудливым образом: Россия против Польши и Швеции, Швеция против Польши и России… В один отвратительный день Швеция и сюда введет свои войска – мрачно предрек фон Нейланд, и день этот наступит очень скоро.

Якоб, которому в октябре должно было исполниться сорок восемь лет, детство провел в Кенигсберге и в Берлине, но с четырнадцати лет жил в Курляндии, при своем дяде герцоге Фридрихе, и считался наследником престола. Образование он получил отменное, стал также хорошим наездником, стрелком и фехтовальщиком.

Когда герцог Фридрих приносил присягу польскому королю Владиславу IV, то двадцатитрехлетний Якоб находился при нем. Король обратил на него благосклонное внимание, и год спустя Якоб повел две роты солдат, а это – семь сотен человек, к Смоленску, где Владислав, который много лет назад не сумел стать русским царем и до сих пор помнил об этом горе, воевал с нынешним московским царем Михаилом Федоровичем. Правда, сразиться с русскими Якобу не пришлось – был заключен мир, и курляндец отправился путешествовать по Европе.

Странствовать по германским княжествам было опасно, шла тридцатилетняя война, но он побывал в Англии и поладил с королем Карлом, съездил в Париж и в Амстердам, потом поспешил в Курляндию. Насмотревшись на европейские гавани, он за свой счет устроил порт Виндау и начал возводить судостроительные верфи. Вскоре престарелый дядюшка Фридрих уступил ему герцогство.

С 1642 года в Курляндии началась новая жизнь. Якоб пробовал все, что могло принести доход. Его агенты налаживали вывоз за границу курляндских товаров – древесины, дегтя, зерна, селитры. Его мастера нашли болотную руду, появились домны в Ангерне, Бушгофе, Нейгуте, Эдене, появился медный завод в Туккуме, стальной завод близ Шрундена. В Курляндии вставляли в окна свое стекло, умывались своим мылом, одевались в свое сукно, даже писали на своей бумаге – одну из бумажных мельниц Якоб поставил в своем любимом Гольдингене, рядом с замком.

Но едва ли не главным товаром стали корабли. В Виндау строили и торговые, и военные суда. Их продавали во Францию и в Англию, а собственный флот герцога был на зависть соседям: более шестидесяти крупных торговых флейтов, сорок четыре военных корабля, их которых иные несли до семидесяти орудий.

Якоб вел переговоры о приобретении заморских колоний, уже успел купить пустынный остров Святого Андрея в устье африканской реки Гамбии и заключил договор с Оливером Кромвелем, чтобы англичане не причиняли вреда его владениям. В Вест-Индии он купил у графа Уоррика остров Тобаго.