Ава Хантер
Укротить сердце
Пролог
Руби
Сердца, цветы и солнечный свет ― одни из моих любимых вещей.
Мое сердце особенно. Оно дикое, необычное и замечательное, и в данный момент бьющееся со скоростью около 180 ударов в минуту.
Может, это из-за машины, которую занесло, а может, потому что это моя норма. Скорее всего, и то, и другое. Видимо, дни рождения предназначены для того, чтобы преподносить множество потрясающих и безумных сюрпризов одновременно.
Крепко вцепившись в руль, я зажмуриваю глаза, когда звук визга шин по скользкой от дождя дороге эхом отдается в моей голове. Снова и снова, как на карусели, мой желудок подкатывает к горлу. Мое сердце стучит так, что кажется, будто в ушах гремят выстрелы. Наконец передняя часть моего солнечного фольксвагена-жука со страшным звуком врезается в телефонный столб.
Мои глаза распахиваются, когда в квартале отключается электричество.
Я задыхаюсь, замечая, что остановилась в двух шагах от «Букетов Блума», цветочного магазина с белыми ставнями, которым владеют мои отец и брат.
О, нет. Нет, нет, нет.
Они больше никогда не выпустят меня из дома.
Будь осторожна ― вот что сказал мне сегодня папа, когда я уходила. Его вечное напутствие ― будь осторожна, будь в безопасности, никогда ― повеселись.
Мой старший брат Макс называет это чрезмерной предусмотрительностью. Я называю это чрезмерной заботой.
Нуждаясь в кислороде, спасательном круге, аварийном люке — потому что через пять секунд сюда сбежится весь Кармел, штат Индиана, ― я открываю дверь и падаю на мокрый асфальт. Я глотаю влажный воздух и осматриваю повреждения. Помятое крыло. Дымящийся капот. Клубничный молочный коктейль расплескался по всей приборной панели, и я стону, потому что очень хотела этот коктейль. Тем не менее, дождь, падающий с неба, такой приятный, что я бы отдала все, чтобы растянуться в позе снежного ангела и послушать его нежный мотив.
Не проходит и пяти секунд, как входная дверь цветочного магазина с грохотом распахивается. Оттуда выбегают папа и старший брат с встревоженными лицами. У отца в руках секатор, а это значит, что я застала его за тем, что он называет «милым общением» с дикими розами.
Черт. Они ни за что не поверят, что дело не в моем сердце.
Все всегда вертится вокруг моего сердца.
И как может быть иначе?
Я кошусь на кусты справа от меня и ловлю исчезающий кончик пушистого рыжего хвоста.
Я счастливо улыбаюсь. Хоть что-то хорошее.
― Руби!
Внезапно мой брат и отец оказываются на коленях рядом со мной, их руки повсюду, как будто никто не читал им лекций о личном пространстве.
― Руби Джейн, ты в порядке? ― произносит Тед Блум таким голосом, что у меня внутри все сжимается. Всегда один и тот же печальный тон. Всегда мое второе имя. Как напоминание о моей матери.
Я прислоняюсь спиной к машине и откидываю с глаз прядь волос.
― Я в порядке, папа, ― говорю я с сияющей улыбкой. Заставлять отца волноваться ― все равно что вонзать топор в мое сердце. Я всегда стремлюсь заверить его, что со мной все в порядке. ― Даже царапины нет.
Отец обнимает меня за плечи.
― Больница.
Я качаю головой, вглядываясь в его суровое лицо.
― Больше никаких больниц. ― Я встречаюсь с его усталыми глазами. ― Я не ранена. Я клянусь.
Голубые глаза Макса прищуриваются, словно он думает, что я лгу.
― У тебя было трепетание?
Трепетание ― это название, которое мы используем для моих приступов. Всякий раз, когда мой пульс подскакивает, тело наполняется адреналином, что приводит к потере сознания. В этом году у меня был только один случай трепетания. Я еще не в оранжевой зоне, пока не теряю сознание за рулем или в душе.
Я бью его по руке.
― Нет, придурок.
― Тогда что случилось?
― Я пыталась объехать белку.
Макс выглядит шокированным. И рассерженным.
― Господи, Рубс. ― Он говорит так, будто не сбивать беспомощных животных ― это плохо.
Задрав голову, я снова пытаюсь найти пушистый рыжий хвост. Черный дым застилает небо.
Я приподнимаю бровь, впечатленная. Это самое яркое событие за всю мою жизнь.
― О, Боже, моя машина горит, да, Макс?
― Машина? Ты беспокоишься о гребаной машине? Ты могла умереть! ― Макс шипит сквозь зубы, и его слова складываются в идеальный тетрис, чтобы обрести смысл.
Я могла умереть. Сегодня.
― Ха, ― говорю я громко. ― И правда могла. Это действительно отстой.
Мой брат смотрит на меня, как на сумасшедшую. Мой отец выглядит так, будто у него вот-вот разорвется аневризма, потому что я вижу, как на его виске пульсирует классическая вена Блума. Меня спасает старая миссис Хестер, которая выходит из здания американского легиона и спрашивает его, почему ее лилейники всегда так быстро погибают. Мгновенно завязывается дискуссия.
Если бы у меня был телефон, я бы воспользовалась им и попыталась успокоить ссору с помощью эмодзи со знаком мира. Но я едва слышу, о чем они говорят, за шумом собирающейся толпы, жалующейся на отключение электричества.
В этот момент я поднимаю глаза и замечаю белку на дереве, которая щебечет с другой белкой. Без предупреждения горячие слезы наворачиваются на глаза.
Это глупейшая мысль, но она потрясает меня.
Даже у белки жизнь насыщенней, чем у меня. У нее есть лучший друг или, можно сказать, вторая половинка.
У нее есть то, чего нет у меня.
И снова слова Макса звучат в моих ушах ― ты могла умереть.
Я могла умереть.
И в этом нет ничего нового.
Я могла встретить своего создателя сегодня, и чем бы я похвасталась? Что бы я написала в своем дневнике благодарности?
Что я, Руби Блум, благодарна за свою распланированную жизнь? Что безграничная опека моих отца и брата ― постоянный спутник моего существования? Что мои любимые слова: Запланировано. Упорядочено. Безопасно. Овощи. Овсянка. Больница. Лекарства. Потеря сознания. Что, хотя я работаю в роскошном туристическом агентстве, занимаюсь социальными сетями и контент-маркетингом не выходя из своей спальни, я никогда не выезжала за пределы Индианы. Что у меня был секс только раз в жизни с мужчиной, который когда кончал, издавал звук, похожий на рев карбюратора, и которого я напугала до полусмерти, потеряв сознание, когда все закончилось.
Может, все мужчины так звучат, но не
