Святослав Логиннов
Жирный Обжора
Его опять не взяли.
Чорс ни в какие сравнение с Пантитхом не идёт — мальчишка мальчишкой, а уже дважды ходил в дальние походы, притаскивал на плечах разделанную оленью тушу, а Пантих должен сидеть дома с малышнёй, которая ловит на мелководье уклейку или вываживает из нор табаргана. Конечно, охотником Чорсу ещё долго не бывать, охотник должен сам изготовить оружие и всё потребное для охоты. Ловчая сеть и Чорса, конечно сплетена на славу, и нож, какой-никакой выточен, а вот гарпуна, копья или рогатины по руке — нет. И вообще, жидок Чорс быть охотником, но в дальние походы ходит, а там, поди, разберись, кто взял олешка. Это же не медведь, такой добычей охотники не хвалятся.
Если лесной или морской зверь прознает, что охотники собираются идти на промысел, звери забьются в такую крепь, где их никто не достанет, поэтому в поход мужчины выходят тайно, чтобы никто не прознал и не встревожил добычу.
Старшие матери, разумеется, знают, недаром им вся власть в роду принадлежит, но они охотничью тайну никому не разболтают. Пантих тоже знает, глаза у него воском не залеплены, видят, что среди мужчин сборы идут. Но заветного слова никто Пантиху не шепнул.
Среди ночи охотники неслышными тенями разом высыпали из домов, все в одежде и при оружии. Если кто из жён и матерей расслышал их шорох, то лишь крепче зажмурил глаза. Нечего мешать тайной мужской ворожбе, а то останутся люди без мяса и тёплых шкур, как жить будут?
Пантих, разумеется, не пропустил уход мужчин. Плотно одетый, вокруг пояса навёрнута ловчая сеть, в правой руке — копьё, которое он смастерил втайне ото всех. Отполированный наконечник, как не всякий нож затачивают. Ратовище кленовое и, хотя копьё ещё не бывало в деле, ратовище не просто выглажено скобелем, но отполировано ладонями. Обвязку Пантих сделал лыковую, тщательно обмазав сосновой смолой. Конечно, обвязка из козьей или оленьей кишки прочнее и красивей, а лыко на обвязке станет махриться, но кишку можно взять только от того животного, что добыл сам, а пока ты не ходишь с охотниками, изволь лощить лычки.
Глава племени Тамма сегодня спит и якобы не знает, что затеяли мужчины. В походе вся власть принадлежит вождю. На то он и вождь, чтобы вести ватагу. А женщины командуют на стоянке.
Пантих беззвучно выскользнул из дома. Не может быть, чтобы сегодня его вновь оставили со стариками и младенцами.
Харрой — вождь, чьё слово звучит наравне с женским, обошёл свой отряд, оглядывая каждого охотника. Что он может видеть в непроглядной тьме? Но, поравнявшись с Пантихом, вождь шепнул неслышно:
— Возвращайся в дом и спи.
Не взяли! В который уже раз!
Пантих, молча сглатывая обиду, лежал в постели, не шевелясь, будто бы спит, а сам прикидывал, где сейчас охотники, далеко ли ушли, кого бить собираются.
Едва снаружи начало сереть, принялись подниматься и женщины. Вздували полупогасший огонь в очагах, кипятили воду в большом глиняном котле, одном на всё племя. С утра никто не ел, только грудничков прикладывали к сосцам. Когда в хозяйстве полно всякого запаса, можно набить живот и утром, а значит, вставать с рассветом смысла нет, лежи, нежась в тепле, хоть до полудня.
Пантих, хотя никто его не заставлял, обошёл стойбище, проверяя, не были ли ночных гостей. Ничьих следов обнаружить не удалось, всё было спокойно. Из мужских дел оставалось изготовление и починка инструмента, как мужского, так и женского: рубил, скребков, лощил. Заготовка дров тоже лежала на мужчинах, в том числе и на молодых парнях. Но валежника вчера была натаскано с запасом, так что брошенному бездельнику остаётся стучать камнем о камень, наводить ретушь на скребки и ножики для кройки шкур. Мелкий инструмент для неспешной женской работы.
Взяться за дело толком не удалось. Подбежал один из малых, оставшихся при матерях, запыхавшись, сообщил:
— Тамма зовёт.
Пантих мигом поднялся, поспешил на зов. Тамма — глава племени, жила в отдельной хижине и оттуда давала распоряжения всем, кто оставался в посёлке.
— Где твоё копьё? — спросила старуха.
— Я не охотник, у меня не должно быть копья.
— Но оно у тебя есть.
Пантиха ничуть не удивило, что Тамме известно о копье, которое он изготовил втайне ото всех. На то она и глава племени, чтобы знать всё. Поэтому Пантих молча, наклонил голову, ожидая, что ему скажут.
— Старухи и чародейки утверждают, — мерно произнесла Тамма, — что в округе бродит людоед. Вождь и лучшие охотники обходили селение, но следов не нашли.
Пантих сохранял бесстрастный вид, даже губ не поджал, хотя ему было ясно, что старухи несут чушь. Раз Харрой не нашёл следов, значит, к посёлку никто не подходил.
И словно отвечая на невысказанные возражения, Тамма неожиданно произнесла то, что старухи только в сказках рассказывают замершим малышам:
- Среди зверей тоже бывают колдуны, куда более могучие, чем среди людей. За нами охотится один из таких чародеев.
Ничто не дрогнуло в лице Пантиха, хотя слова старейшей из женщин, словно топором по затылку тяпнули юношу. Зверь-людоед, да ещё колдун… Как с таким управляться? Он всегда сумеет напасть неожиданно, а потом уйти от охотников.
Тамма между тем продолжала говорить:
— Когда мужчины отдыхают в своих домах, зверь чует их и не подходит близко. Ловить его оказывается совершенно бесполезно. Ловушки, западни и отравленные приманки он обходит. Если хоть один охотник останется дома, зверь его почует и не явится. Он будет нападать на тех женщин, что выйдут из селения. А к каждой хозяйке охрану не приставишь. Вдали от селения людоед всегда есть.
— Как это определили? — хрипло спросил Пантих.
— На позатой неделе пропал ребёнок. Старухи предупреждали, что зубастая смерть глядит из чащи. Охотники отправились в поход, и зубастый приблизился. Я запретила оставшимся выход из селения… — Пантих кивнул, соглашаясь: «Мол, помню», — женщины остались дома, выходили лишь большой оравой, за водой, а детвора, разве её удержишь. Мы тоже оравой, и недалеко, вон дома видны… В общем, побежали в рощицу за грибами, а вернулись не все.
