Однажды летом, на тенистом кресле-качалке, начался рассказ…
Громкий гул. Кружится голова, и сердце то стучит сильнее, то ненадолго замирает в невесёлых мыслях. Дышать трудно – душный вагон полон гари, пробивающейся внутрь сквозь тёмное окно-задвижку, некстати прорезанное под потолком. Стекло – копоть. Да кому до этого дело в наше время? Ночь же. Кроме чёрного дыма, густые клубы которого валят из трубы паровоза, ничто внутрь вагона не проникает. То и дело далёкое небо освещается, словно молния забыла своё время и без грозы грозно напоминает людям: истинная сила – стихии. Но не молнии: горизонт горит взрывами. А поезд стучит всё дальше, вспышки всё реже нарушают непроглядный ночной мрак…
Вдруг дверь отъехала. В тесноту толпы врезалась худенькая девчушка с фанерной гитарой и синим платком поверх каштановых кудрей. Ах, как нравится этот платок мальчику, сидящему на руках заплаканной мамы! Смеётся, ручонки тянутся… Девчушка что-то тараторит людям, так быстро, что мальчик не может разобрать. Его серые глаза смотрят прямо в её: с ресниц на пол без перерыва тяжело капает.
Вагон поднял рёв. Так могут реветь только женщины, которым сообщили про смерть. Это мальчик уже знает.
– Москву берут, окаянные!
– Не возьмут они Москву, не реви, Рая! Ну, право, чего ревёшь? А? – женщина с потёртым жизнью лицом обняла Раю. Стало ещё теснее. Мальчик плачет – чувствует, что плакать надо. Ему уже четыре года, и вместе с мамой он едет в неуютном, страшном поезде всё дальше и дальше из любимого дома. Ему говорят, так надо, говорят, что всё будет хорошо, что скоро обратно, домой. Они все лгут. Ему очень страшно.
***
Яков Иванович работал столяром в Кремле, а его жена, Татьяна Ильинична, – нянькой малюток. Квартира в центре Москвы. Два года назад родился сын, которого по взаимному согласию назвали Владимиром. Ещё два года до этого они счастливо зажили в браке. Татьяну Ильиничну, с четырьмя братьями, взрастила Тульская область. Жить было трудно, и четырнадцатилетнюю девушку поезд привёз в Москву, где получилось устроиться нянькой. Яков Иванович познакомился с женой случайно: как раз столкнулись на Арбате, так уж и связаны. Семье денег хватало прокормить себя и сынишку. Шёл тысяча девятьсот сороковой год.
***
Война. Все, всё – на фронт. Всеобщая мобилизация могла обойти стороной кремлёвского столяра, в силу занимаемого им места. Но не пойти Яков Иванович не мог. Друзья шли, вся страна шла, долг перед Родиной жёг сердце сильнее, чем желание без больших потрясений дожить до седин.
Татьяна Ильинична плакала. Ревела, но понимала и… простила. Маленький Вова тоже плакал на руках матери. Он словно чувствовал, что видит папу последний раз. Яков Иванович стал сапёром. Через два месяца после отправки на фронт на квартиру Петровых пришла открытка: Яков ранен. Потом пришла похоронка.
***
Поезд ползёт вперёд, колёса дробно перестукивают. Осень заволокла небо серой вуалью, лику солнца не пробиться. Вспышки, так пугающие Вову, больше не видны, но вагон подавлен. Если б не она – эта подавленность, – было б даже не грустно: страх позади! Вова поймал маму за локон, который выскочил из-под платка, и теперь играет с ним, воображая, что это хвост лошади, телом которой служит ручонка.
– Мама, смотри, лошадёнок! Смотри, мама… – мальчик ставит ладонь на «дыбы», приподнимая указательный и безымянный пальцы, средний же – голова «лошадёнка». Заливистый смех…
Через час, может два, в вагон заглядывает помощница машиниста.
– Скоро приедем! Уже Тульская! – то ли грустно ей, то ли радостно.
– Слава Богу, немцам не попались!
– А у меня муж остался в городе… – шёпот молодой женщины. Тихий всхлип.
– Три сына на фронте. Не увижу больше дитяток-то!
– Сплюнь! – шипит третья.
Поезд подъезжает к станции. Подмигивает одним глазом семафор, воздух пронзил свист. В других вагонах люди высовываются из окон, чтобы увидеть перрон. Там – тёмные фигуры. Но Вова этого ещё не знает. Поезд замедляет ход, наконец, останавливается. Слышны голоса, но слов не разобрать. Дверь отъезжает. Долгожданный свежий воздух! С воздухом в вагон запрыгивают тёмно-зелёные шинели, с автоматами, тяжёлые взгляды прочёсывают толпу…
Ушли. Вове понравился один из странных незнакомцев: мужчина лет пятидесяти, волосы седые, голос сильный, уверенный. А глаза добрые.
– Gutten Tag, Fraulen, – произносит он. Вова опять не понимает.
Деревня для эвакуированных оказалась весьма раскидистой. Есть своя школа, железнодорожная станция, совхозные поля тоже рядом. Татьяна Ильинична устроилась учительницей. Все с опасением ждут прихода зимы.
***
Зима. Люди живут в амбарах: теплее, чем на улице. Морозы в этом году лютые. Недавно к нацистам приехала ещё одна застава, и русских выгнали из домов: места не хватает. Вова замерзает. Знает, домой нельзя – там злые дяди, которые его выгонят. Иногда вечерами, сидя на руках у матери, он слушает с улицы ругань. Слов не понимает, зато понимает: они тоже устали от такой жизни, оттого и ругаются. «Наверное, им хочется домой, как мне. Мне очень-очень хочется!» – думает мальчик тогда.
По ночам Вова не всякий раз может уснуть. Навязчивые мысли о еде, живот бурчит так, что страшно: как бы кого не разбудить. Мальчик не знает, что другие тоже не спят. «Нам ещё повезло, что никого пока не расстреляли!» – говорит иногда мама. А он думает, что было бы, если бы кого-нибудь расстреляли.
Еду добывают на полях. С осени оставалась гнилая картошка, которую теперь выкапывают из-под снега: мешки жмутся вдоль стен амбара. Кипит вода – выпаривает крахмал. Из картофельного крахмала лепятся лепёшки. Вова хочет чего-нибудь сладкого, но всё сладкое – в доме, куда нельзя.
Вот он: день, когда Вова решается проникнуть в дом! Немцы куда-то исчезли, а на столе, прямо на блюдце, белеет кубик сахара! Через минуту сахар уже растворяется во рту. От радости мальчик забыл про осторожность и не слышит сзади быстрые шаги: подлетает мужчина с пламенно-рыжими волосами. Секунду спустя Вова летит вверх тормашками из окна, но сахар крепко сжат в зубах.
Злее всех финны. Издеваются гораздо больше немцев. Наверное, из-за недавней войны, когда русские отобрали половину территорий Финляндии… Тот, что выкинул Вову из окна, как раз финн. Но в доме жил и немец, он однажды дал Вове вкуснейшую шоколадку! Конечно, не воплощённый портрет немцев, точно как и не все финны злые. Вова только начал понимать. Шла зима сорок первого года.
***
Солдаты уходят – был приказ. Тульскую область
