Максим Голда
О камне и времени
Когда-то давно люди для собственного удобства дали исчисление всему, что можно было сосчитать. С тех пор знания преумножались, затверживались и теперь каждый сколько-нибудь образованный человек запросто может представить себе, что окружающая бытность совершенно невозможна без точного счёта, как и без многого другого…
Но для мира недоступного наукам, мира иного, эфирного, существовали свои законы и правила. Время было одним из вольных духов, являющимся братской силой всего тварного и нетварного.
И так дух времени живёт очень и очень долго, возможно, дольше, чем само понимание жизни. С тех пор Время путешествовало по свету, встречая новые явления и заводя себе спутников, главным образом таких, которые помогали бы странствовать между измерениями.
Ещё в допотопную пору дух застал и зарождение нашей планеты, но столько неинтересным ему представился первичный образ всего, что попросту продолжил путь, пока другие трудились над созданием нового мира.
Трудились огонь и вода, большие и малые силы: от лепестка до яркой звезды, и жизнью наполнился мир…
А после случилось: как будто извне, как шёпот, Время кто-то позвал. Оно спустилось туда, где ждали его. Дух гостем стал частым, зная, что в почёте теперь. И другом для него был Ветер, помощником близким. Как-то раз, свершая цикл, Время снова ступило на Землю.
Вот синева, окутавшая пеленою высь и даль. Вот и заря всходила с краю одного, а на другом ложилась, цветами мака насыщая луч, кому приветственный, кому прощальный. Вот полюса, во льды сковавшие себя и вечным холодом поивших тишину. Одну лишь безмятежность прерывала жизнь, что здесь вокруг, свирепствуя, кипела.
Дух остановился у вершины горы, степенно всматриваясь в то, что было скрыто за воронкой. Вдруг где-то послышалось рядом: «Фью! Фью! Фью-ю!»
— Ты ли это, Ветерок?
— Да, Время, это я. — изредка завывая говорил Ветер.
— Мы не виделись долго с тобой.
— Не вспомнить даже и когда. А потому спешил, как я узнал, что ты вернулся!
— Совсем не нужно торопиться, ведь опоздать всему когда-то суждено.
— Верно, тебя дорога утомила?
— Быть может, так. Взгляни теперь, ты видишь? — и Время указало на место, где жидкая масса то вдыхала пламя, то выдыхала огненную струю.
— О! Неужели мы на одной из тех величественных гор?
— По жилам этого вулкана предания текут от Иоанна… А впрочем, до этого мне что? Здесь жизнь и сила, одна другую пробуждает или в забвении стоит. Есть у людей похожее сравнение, так нарекли они «любовь». Пойдём же дальше.
Отправились друзья смотреть иные земли. А прежде на пути саванны и пустыни.
— О Время, погоди.
— Ну что ж…
— Люблю я вволю разгуляться, паря, как птица, над простором! — кружился ветер, вздымая бусины песка. — Не чудо ли, смотри!
— Я рад…
— Нет-нет, сюда.
Живая влага, которой мало было тут, всех алчущих влекла к себе от зноя. Вблизи у водопоя сошлись и лев и антилопа.
— Ах, это, — сказало Время. — Нужда — прекрасный повод, — и в заключение добавив: — Но помни: при честном свете дня ты сыщешь здесь обман, когда же ночь — чиста и откровенна. И так всё глубже на Восток идя, ты эту истину познать вполне сумеешь.
Ветерку всё больше не нравилось антипатичное настроение Времени, поэтому частота, с которой он кружился, возрастала по мере их разговора.
— Не позабыло ты, что мир, взращённый нами — дар, что жизнь — природа наша? — возмущался Ветерок. — Когда ж ты отомрёшь от вечности своей?
— Мы с вечностью, увы, нерасторжимы.
— Пусть истин много, мудрость — твой оплот, но что с тобою сталось?
— Вете…
— Но нет! Таким тебя ещё не видел я.
— Ветерок, какой по счёту это круг?
— Прости, не помнишь разве ты: считать я не умею… — одумался он сразу.
— Пойдём куда-нибудь ещё, а то опять ты учинишь вдруг бедствие какое. — спокойно Время попросило.
Стремглав понёсся Ветерок, едва ли время поспевало. За ними след небесный оставался — то дождевая полоса, то далее — морозная пыльца. Внизу, как золотыми нитями, мерцали города под куполом ночным. В одно мгновение, внезапно, уже к земле стремился Ветерок.
— Что ты затеял? — спросило Время.
— Увидишь скоро.
Был полный свет луны, как бы от бронзового диска. Такой, чтобы в кромешной тьме понять, какая жизнь творится тут, не стоило труда. Где птицы трели сочиняли, где бег ручьёв струился верно, кто крадучись знать о себе давал — всё было можно распознать и внутренне, и внешне.
— Как ты сказало прежде: здесь жизнь и сила.
— Да, но слышишь ли ты что-то больше, чем просто звук?
— И этого хватает.
— Нет.
Тогда Время обратилось к цветам, прораставшим на пышном лугу: «Поведайте мне то, о чём не ведает никто…»
В ответ из сумерек тянулись хором разноголосые мотивы: «Зачем цветы, которые увяли, напрасно радовали вас? Зачем благоуханием своим мы напоили этот свет, зачем? Уж лучше б скромный свой букет вы собирали из надежд и обещаний; когда мгновения не стоят ничего — цветы зачем?..»
— Услышал ли ты наконец?
— На то они цветы, чтоб жить мгновением одним. Для счастья большего они просты и оттого их песнь скудна.
— Какой бы цели не было для счастья и средств каких не применил бы ты, всё ж не поймёшь, к чему стремился, само же счастье упустив.
— И что с того?
Дух времени раззадорился, и тем веселее ему становилось. Он показал Ветерку, как в оные дни жизнь только набирала силу. Как человек, окружённый опасностью, не утратил свет, как у судьбы он случай выгрызал, чтобы время — ещё недоступное ему — как можно дольше продлевало путь. «Кто след свой хочет проложить, тот времени ничуть не уступает» — чем объяснялся дух в своём разочаровании, но к прежнему вернулся:
— Что до Поэзии, когда, подобно им, всё чахнет? У дуба старого спроси, у той звезды, что пламенем объята, спроси у тех, что в вечности молчат, но жизнь имеют.
— У камня бы ещё спросил.
— Вот и спрошу.
— Прости, своих полно забот, уж мне пора.
— Как знаешь.
— И всё же, Время, раньше было ты другим.
— Я где-то слышало уже. Прощай и ты.
Исчез как будто Ветерок, едва о нём напоминал на ветке лист дрожащий.
На запад Время шло. С самим собою говоря, оно искало истины другие. «Пусть тайна этих мест ясна, однако помню я: здесь золото омыто кровью, а идолы языческих богов подобны тварям, обитавшим тут…»
До
