Стрелка
А небо точно голубое?
А небо точно голубое?
— Посмотри, какое небо сегодня яркое… здорово, правда?
Кира подняла голову вслед за матерью: небо отливало кристально-чистой голубизной, и оторвать взгляд от него становилось невозможным. Девочка улыбнулась распростёршейся лазури, а после перевела взгляд на маму.
Маргарита в свои годы выглядела не сильно старше тринадцатилетней дочурки. На её щеках весело играли веснушки, а рыжие кудри и вечный прищур подарили ей удивительно тонкое прозвище ещё со времён института. Лисёнок. Только глаза голубые, как небо, и Кира родилась с точно такими же.
Девочка прижала к себе забавного плюшевого лягушонка и вновь посмотрела наверх.
— Знаешь, я опять историю придумала.
— Правда? — лицо Марго засветилось искренним интересом. — О чём?
— О другом мире, — задумчиво пробормотала Кира, — там цветы размером с деревья, а реки из чая.
— Кто же в этом мире живет?
— Пока не придумала, — девочка помедлила, а после добавила: — Может, там никто и не должен жить.
— Решать тебе. В любом случае, история наверняка получится замечательной. Я в тебя верю.
Марго сделала глоток из чашки. Вот так вот сидеть на крыльце своего дома и пить чай из фарфоровых кружечек, глядя на небо, было особым удовольствием лишь для них двоих. Кира припала к плечу матери и сомкнула глаза: как же хорошо ей было сейчас. Она могла бы говорить вечно о своих сюжетах и мирах, а Марго всегда охотно слушала. Большего для счастья Кире не требовалось.
Она смотрела на маленький цветочный сад и продолжала сочинять небылицы, а мама — слушать. Без неё Кира не чувствовала себя полноценной.
— Мне пора, — Маргарита поцеловала дочь в лобик и ласково прижалась щекой к её щеке. — Не скучай тут. А с физикой пускай Машка поможет, она же у нас голова.
— Хорошо, — девочка взглядом проводила Марго до машины, на которой та умчалась на работу. — Люблю тебя.
Мама тогда не услышала. А ещё так и не вернулась домой.
Кира не видела разбитой вдребезги красной маминой машины. Автокатастрофа забрала жизнь совершенно внезапно, настолько же стремительно, насколько быстро вылетела иномарка на встречную полосу; Марго не успела затормозить.
Был человек, и нет человека. В одно мгновение. Не то злая шутка судьбы, не то гениальная её задумка — вот так вот взять и разом лишить тринадцатилетнюю девочку самого дорогого её сердцу существа.
На похоронах Кира не плакала. Она сычом сторонилась выряженных в чёрное людей, которые многозначительно называли себя «родственниками погибшей» и наседали на девочку со своими соболезнованиями и возвышенными фразами — как будто сейчас было время для философии! Но Кира не замечала их. Все её чувства были посвящены только маме, о ней одной бесконечно долго она могла думать в тот день. Вспоминать. Ловить то последнее, стремительно ускользавшее из жизни.
Помнила только, как папа крепко сжал их с Машей плечи, а троюродная тётушка с видом всезнающего старца расспрашивала и без того убитого горем отца:
— Девочки были привязаны к матери, правильно понимаю?
— Это так.
— Теперь им придётся научиться жить без неё.
И когда Кира услышала это напыщенное наставление, она посмотрела на родственницу так, что даже столь бестактная особа постыдилась своего острого языка и поспешила отстраниться от скорбящей семьи. Девочка этого уже не помнила. Как и не помнила того момента, когда тело матери было раз и навсегда предано земле около плакучей берёзы.
Кира тогда возненавидела почву, как само явление. А ещё машины. А ещё чёрный цвет и смерть, вроде бы неразлучную с жизнью, но так неправильно испортившую её Кире. «Научиться жить без неё» девочка даже не старалась.
Дом опустел. Члены семьи забились каждый в свою комнату, и первое время почти никаких попыток по сближению предпринято не было. Со стороны Киры так точно. Девочке было куда проще оградиться надёжными четырьмя стенами, чем выйти навстречу болезненно напоминавшим о ней вещам: кухне, гостиной, саду.
Вдали от всех, наедине с самой собой, Киру разъедали мысли. Они были настойчивее, чем она полагала прежде; вились над головой беспокойными чёрными воронами, метили точно в растрескавшееся сердце и в клочья разорванное счастье. Девочка пыталась их отогнать, но без толку. Вороны так некстати напоминали о её потере — едва ли не каждая ночь сопровождалась горькими слезами.
Со временем болезненное ощущение одиночества лишь нарастало, но сами чувства как будто притупились. Кира не понимала толком, почему. Лишь одно она помнила чётко: момент, когда впервые за долгое время чернила вновь побежали ручьями по белоснежной бумаге, выписывая привычные буквенные пируэты.
Когда девочка начала писать, стало легче. Когда творишь, представлять можно что угодно. И в этом неоспоримое преимущество искусства над чувствами: творчеством их можно было подменить, тонко и незаметно. Стоило только быть достаточно убеждённым, чтобы никаких сомнений в реальности выдумки не осталось.
Поэтому Кира писала и думала о далёком мире, где не осталось места чёрному цвету и земле — пусть все создания обитают на исполинских цветах! Там нет зловредных машин, лишь быстрокрылые стрекозы. Там вечный день, нет ночи. Там всего и всегда достаточно, а ещё там есть место лишь для двух людей, для неё и для мамы.
Место выходило прекрасным, Кире оно очень нравилось. В старой рваной тетради она продолжала жадно расписывать каждую деталь своей выдумки, в реалистичности которой девочка сомневалась всё меньше с каждым днём. Мир, где её мама была жива, действительно существовал. А как иначе? Кира почти слышала мягкий голос Маргариты, которая звала дочурку отправиться туда вместе с ней!
Одной тетрадью не ограничилось, их становилось всё больше. Время шло, половина лета была позади, а семья потихоньку оправлялась от полученного удара. Только Кира продолжала убеждаться в реальности созданной её руками истории: героини оживали на глазах. Оставалось совсем немного штрихов, чтобы довершить…
— Ты бы хоть на улицу вышла. Небо сегодня ясное, чистое… голубое.
Кира прикрыла влажные глаза ладонями. Она слишком хорошо помнила, от кого слышала эти же слова не так давно. Старшая сестра некстати напомнила ей об этом.
— Ты подала мне одну идею, — невесело отозвалась девочка, проигнорировав предложение о прогулке. Она посмотрела в приоткрытое окно. — Кто вообще решил, что небо голубое? Почему не оранжевое? Или розовое? Может, нас просто с детства убедили, что оно голубое, потому мы и привыкли его видеть голубым? А если разубедить себя в этом? Вдруг небо вообще зелёное!
— Не выдумывай ерунды, — фыркнула Маша. — Небо голубое,
