Он жил тоскливо, скучно, мрачно,
С душой туманной и невзрачной,
Быть может, сам в себе порой
Он, словно в пропасти, терялся.
Бездумно жил, забот не знал;
И примитивной и простой
Себя судьбой обременял.
Всё в грёзах мнимых он летал;
Он цели в жизни не искал,
На произвол себя отдал
Нелепых призрачных идей…
Унылая рутина жизни!
Полна печали и тоски…
Сидеть за дверью – вроде низко,
Но, выйдя – некуда идти…
И в поисках того пути,
Который от него так близко,
Он спотыкался, сделав шаг;
Упав, лежал лицом в грязи;
Не думая рывком вставать,
Он поворачивал назад;
Смирялся с участью своей,
Себе стараясь ложь внушать,
И каждый день себя корил:
"И что ж без дела я сижу?
Куда я взор свой навожу?
Эх! Хоть бы я своей сменил,
Ушёл в другую колею!
Да вот… Работа – дом – работа…
Как же исправить я смогу
Свою злосчастную судьбу!
Одна в моём оркестре нота!
В рутине этой утону!..
Мне счастья в жизни не видать!
Блаженных дней не вспыхнет свет!
Да что там свет! Надежды нет
Хоть искру счастья увидать…"
Действительно, он жил обычно.
Сейчас для всех так жить привычно,
И все винят свою судьбу -
Кому-то ж надо дать вину!
Ведь нету силы, нету мочи;
Хоть даже это нужно очень,
Но – подождёт, не так уж срочно -
Ведь у меня важней заботы!
Несчастный я! Тону в рутине!
А мне бы жить как на картине -
Но нет! Работа – дом – работа!
Уж как тут новый путь начать! -
На жизнь горазды все пенять!
И все привыкли забывать -
Они лишь властны выбирать!
… И он той правды не внимал!
Он плохо дух свой воспитал,
И потому не рад был дням,
В которых был повинен сам…
Однако, существует сила,
Способная по-волшебству
Сломить даже саму "Судьбу"!
Она сильнее всех уныний,
Сильнее мудростей любых,
Сильнее истин роковых,
Сильнее Разума святыни -
Любовь всех сил мощнее в мире!
Палитры красок вдохновенных
В душе блаженство воскресят;
И очаруют незабвенно
И властно дух воспламенят!
В любовных страстях заточат,
Взорвут чуть тлеющую душу,
И Разум буйствующий сглушат,
Нутро волшебно вдохновят!
За все века никто не смог
Препятствовать любовной власти,
Остановить порывы страсти
Души, влекущие в полёт
На счастья светлый небосвод!..
А он потерян средь печали,
Среди своих же рук деяний,
Средь неудач и лже-страданий,
Гнетущих дух воспоминаний…
Быть может краше б и не стали
Терзающие душу дни,
В которых он винил судьбу,
Однако, как по-волшебству,
Попал он в плен святой любви!
И искры знойной красоты
Вдруг вспыхнули в его душе,
И вознесли всего в огне
На небосвод его мечты!..
И он, почуяв вдохновенье,
В душе волшебное уменье,
Вдруг принялся хвалить судьбу -
За милосердье, доброту,
За дар в ответ на все мольбы,
За это чудо озаренье,
За вновь открытые пути,
За выбор, воодушевленье,
За силы духа и души,
За музу пламенной любви!
И с тем божественным уменьем
Он стал писать ей все мечты -
В стихах, сказаньях и поэмах,
В балладах, песнях и сонетах;
С надеждой, с трепетом , с боязнью,
С восторгом, с нежностью, с пристрастьем;
Писал забвенно, кропотливо,
Сквозь возгласы, трудолюбиво.
Про жизнь, про опыт, про ошибки,
Про счастье светлое и горе,
Про мысли мудрые и вздоры,
Про силу духа, силу воли,
Про гнев писал и про улыбки,
Про грусть, про мир и про войну,
Про страх, про дружбу и вражду…
В издательства произведенья
Носил он каждый божий день,
И посвящал свои творенья
Любви единственной своей.
Она читала, восторгалась,
Тем мудрым мыслям изумлялась;
Но каждый раз ему в ответ
Она лишь молча улыбалась,
Всё донести ему пытаясь,
Не причинив душевный вред,
Что встречных чувств взаимных – нет!
А он надеялся без меры,
Что пробудятся вдруг они;
И всё писал во имя веры,
Во имя пламенной любви!..
И издаваясь регулярно,
Он стал в округе популярным,
По много сотен экземпляров
Произведений тех его
Народ безудержно скупал;
Издатель требовал ещё -
Поэт, гордясь собой, писал.
И с каждым днём поэт всё чаще
Свой гений славил, восхвалял;
Себя на произвол удачи
Он свято-мудрым называл…
Он знал: народ его любил,
Души не чаял, возносил,
Хвалил его, боготворил;
Скупал все книги у поэта,
Зверя монетою златой.
Но поднося богатство это -
Щемил душевный клад святой!..
Слепая гордость и надменность
Вдруг взяли над поэтом власть,
Влеченьем загорелась страсть,
Но не любви – не вдохновенность -
Любовь забыла незабвенность,
И, потеряв свою бесценность,
Вот-вот готова потеряться -
Ведь он стал одержим богатством!
И с безразличьем, равнодушьем
Он стал взирать на всё вокруг,
И перестал он углубляться
В суть истинную благодушья;
Он перестал и восторгаться,
И, восхищаясь, наслаждаться,
Блаженство обнаружив вдруг…
Он потерял эти уменья,
И снова близок был недуг.
Он жил в единственном стремленьи,
Забыв всю истинность даров,
Лишь в том и видел Вознесенье -
В богатстве денег, но не слов.
Лже-музой стала вдруг монета,
А псевдо-слава – вдохновеньем,
Не приносящим озаренье
Волшебным чудо-упоеньем
В душе незыблемого света…
И, потеряв однажды силу
Своей надуманной лже-музы,
Поэт уверенно-уныло
К Любви обратно повернулся…
Но, содрогнувшись, ужаснулся,
Вдруг не найдя её огней!
Любовь безудержно ушла!
Он слишком поздно встрепенулся,
Вспомнив о истине своей…
Она исчезла навсегда
И не оставила следа
В его душе неизгладимой.
Ушла любовь, а с ней и муза
В душе трагично умерла,
И вдохновенье тенью сивой
С собою в пропасть унесла…
И тенью мрак окутал густо;
Затмилось всё; пред взором пусто;
В тьму канули душа и разум,
И вразумил несчастный сразу
Насколько ошибался он!
Но слишком поздно, и сейчас
Казалось всё вчерашним сном;
И вскрикнул он одну лишь фразу:
"О, Боги! Дайте же мне шанс!
Последний раз! Один лишь раз!"
Шанс был! А он был ослеплён!
И вновь к нему, будто зараза,
Тоска подкралась в тот же час;
И кара за пренебреженье
Пришла к его душе затменьем,
А плоть стянула, словно тиной,
Сплела невзрачной паутиной,
Приговорив его к рутине…
И вновь: работа – дом – работа;
И вновь тоска, и вновь дремота.
И нищета к нему, невежде,
Вернулась вновь. Всё как и прежде;
Одно лишь только изменилось:
В его душе придалась краху,
Сгорела вся, испепелилась,
Развеявшись по бездне прахом,
