Петр Синани
Мамины грибы
Моя мама всегда любила ходить в лес. И дедушка любил. И грибы их любили.
Дедушка был деревенский, из Смоленской губернии, из крестьян. Жили они не богато, а когда после революции дела пошли совсем плохо, он подался в город, в Москву. Устроился на завод. Вскоре получил комнату и перевёз бабушку к себе. И зажили они городской жизнью, но тяга к земле, шедшая откуда-то изнутри, не давала покоя и, когда после войны стали давать дачные участки, он сразу же записался и получил по Ленинградскому направлению, в Солнечногорском районе, у села Головково.
Там во время войны шли тяжёлые бои, и остались окопы, воронки, другие следы ушедшей беды. Но дедушки было нипочём. Земля, лес. Что ещё нужно потомственному крестьянину, соскучившемуся по сельской жизни. Скоро траншеи были зарыты, забор поставлен и появился маленький дом, сшитый из того, что было и обмазанный глиной. Такая мазанка получилась.
Маме тогда было 14 лет, и она с удовольствием помогала родителям. Это потом появились друзья, компания, вечерние посиделки у костра. А пока грядки, картошка, позже клубника.
Бабушка была большой специалист по клубнике. Ранняя, средняя, поздняя. Большая часть огорода была засажена ей. Когда она поспевала, бабушка отправлялась в город на рынок продавать её. Она в жизни почти не работала на государство. То один ребёнок, то другой, всё некогда было. Вот она и зарабатывала продажей клубники, а ещё, когда на участки привозили молоко, она молоком торговала. В общем подрабатывала.
Утром они всей семьёй ходили в лес за грибами. Тогда участков было мало, только деревня и мы. Вот было раздолье в лесу. Помимо грибов были ягоды, земляника, черника, малина. А ещё зайцы, лисы, кабаны, лоси. В общем, лес жил своей полноценной жизнью, не то, что сейчас. Даже я, когда молодой был, помню, пошёл со своей девушкой в лес целоваться. Только прилегли, вдруг хруст какой-то. Встали мы и пошли смотреть. Крадёмся аккуратно, потихоньку, осторожно раздвигая ветки руками. Вдруг видим на поляне лосиха с лосятами. А мы знали, что когда она с детьми, лучше убегать, что мы и сделали.
А сейчас никого в лесу нет. Через каждый километр либо участки, либо дорога, либо высоковольтка. Беда.
Так вот, любили грибы моего дедушку, и он к ним был не равнодушен. И щедро передал по наследству эту взаимную любовь моей маме.
Когда дедушка с бабушкой ушли от нас, мама продолжила их традиции, без полной корзины из лесу не возвращалась. Вот соседи злились. Они ходят, ходят часами и ничего, одни сыроежки. А мама с полной корзиной белых, подберёзовиков, подосиновиков. Как будто, когда соседи шли, грибы пригибались, прятались, а когда мама выходила, они выпрямлялись в полный рост и на одном, им только ведомом языке, начинали перешёптываться. А потом банки, сковородки, кастрюли. На всю зиму хватало.
Но время шло, леса становилось всё меньше, да и как-то он резко постарел, лес — то. После развала страны, чтобы удобней было землю продавать под дачи, институт лесников разогнали. И следить за лесом стало некому. А тут ещё жара была, короед.
В общем выходишь в лес, а там сплошной бурелом. Кругом деревья поваленные валяются или готовятся упасть. Стоят без веток, без коры, сухие все, собираются в последний путь. Ужас.
Но мама всё равно ходила в лес и собирала грибы. Но какие грибы она не знала. Состарился не только лес, но и она. И собирала просто потому, что помнила, как собирать, а что собирать уже не помнила и несла всё подряд и складывала в пустые кастрюли, всё время повторяя:
— Завтра пожарю.
Я спрашивал: — что за грибы?
— Не знаю, — говорит, — но знаю, что хорошие.
Мне она, к сожалению, грибную науку не передала, или я не взял, всё некогда было, видимо.
Поэтому, когда она ложилась спать, я её грибы выбрасывал.
Вот слёзы наворачивались, а вдруг вспомнит, жалко её прям до боли в груди, а выбрасывал. А то, как отравятся.
А утром она уже ничего не помнила и опять шла за грибами, не далеко, по забору, чтоб не потеряться.
А мы с сыном молча стояли на крыльце и грустно смотрели ей вслед.
