Виктор Котович
Железный Феникс 2
Глава 1
Почитай старших
От обгорелого дверного проёма, расталкивая плечистых родственников, пробивается мальчишка, встреченный мной перед советом клана. Его глаза пылают яростью, ноздри свирепо раздуваются, а хлипкие кулаки судорожно сжаты. Двигается он так быстро, что никто не успевает заступить ему дорогу.
Пацан подлетает к сидящему на полу Ангвару — и внезапно отвешивает ему звонкий подзатыльник!
— Чего молчишь, сопляк⁈ — ярится мелкий. — Язык проглотил⁈
На изуродованной физиономии Ангвара отражается сперва бешенство, затем изумление.
— Отец? — почти неслышно бормочет он. — Разве это вы?
Пацан нависает над взрослым, сложив на груди руки.
— А на кого похож? — спрашивает издевательски. — На тварь из Бездны? Или на идиота, который плевать хотел на отцовские заветы?
Родственники неуверенно перешёптываются. Ангвар хмурится. Точнее, пытается это делать. Орлина смело выступает вперёд.
— Приветствую, старейшина Олгаф, — женщина церемонно кланяется мальчишке. — Прошу прощения, что не узнала о вашем прибытии заранее. Иерарх будет оповещён немедленно.
Вежливость матриарха не производит на пацана ни малейшего впечатления. Он сурово зыркает на Орлину и неприветливо произносит:
— С тобой мы попозжа поговорим, девочка. Тоже есть к тебе пара вопросов.
Сердитый взгляд скользит по мне, но загадочный ребёнок, не говоря ни слова, поворачивается к приунывшему Ангвару.
— Ни на миг тебя оставить нельзя, — неласково выговаривает он. — Сразу свару устраиваешь на ровном месте. Я тебе что тогда про Сердия сказал?
— Так я же ничего против него… — мямлит Ангвар. Сейчас он жутко похож на нерадивого школьника, которого директор поймал в туалете с сигаретой.
— Что я тебе тогда сказал⁈ Отвечай как есть, не то получишь!
— Что Сердий подходит на эту роль лучше меня… — ещё более невнятно бормочет Ангвар.
Смотреть на этого великовозрастного обалдуя совсем неприятно. Особенно если вспомнить, сколько пафоса было при любой нашей встрече. Вот так всегда и бывает: сколько бы дрянь не дула щёки, пытаясь выглядеть важной, сущность всё равно не спрячешь. И однажды эта гнилая начинка станет очевидна всем, кто взглянет на дрянь хоть одним глазом.
— А ты что ответил? — наседает между тем мальчишка.
— Что буду во всём его поддерживать…
— Вот именно! — тычет ребёнок в Ангвара пальцем. — И двадцати лет не прошло, как я передал дела. Прихожу в родное поместье, а тут что творится?
Ангвар понуро опускает голову, но упрямо бормочет:
— Ничего не творится…
Физиономия пацана краснеет от ярости. Он замахивается, чтобы отвесить заместителю Иерарха очередной подзатыльник. Но опускает руку.
— Прибил бы, право слово! — в сердцах произносит он. — Скажи спасибо, что тебя заранее так отделали, что бить уже не к чему.
Мальчик с минуту разглядывает Ангвара, будто размышляет, что такого ужасного с ним сотворить, кроем побоев. Затем устало трёт лоб, виски и просто продолжает:
— Ничего не творится, говоришь? Пока Сердий выполняет обязанности перед государством, ты и твои подпевалы, — он неласково зыркает на окружающих Ангвара сородичей, — устроили тут судилище. Раз! — Олгаф загибает указательный палец. — Приплели к внутренним делам клана постороннего. Два! Всем показали, что клан Воскресенских на грани раскола. Три! Другие Иерархи с кайзером во главе со смеху покатываются, на вас, идиотов, глядючи… Нестабильного ребёнка до нервного срыва довели. Четыре!
«Нестабильный ребёнок» — это он про меня что ли? На себя посмотрел бы для разнообразия.
— Не было никакого срыва, — хмуро произношу я. — Было справедливое наказание.
Орлина шикает и дёргает за рукав, но я не обращаю на неё внимание. Мальчик шустро поворачивается ко мне и прожигает взглядом:
— Справедливость наказания определяет суд. Почему ты решил, что знаешь, как справедливо, а как — нет?
Пожимаю плечами:
— А суд откуда знает?
— Любой суд действует в рамках закона, — объясняет, будто я и правда маленький.
— И что же, — усмехаюсь я. — все законы справедливы? Все судьи неподкупны и непогрешимы? Ты точно в этом уверен? Тогда ты наивнее любого малыша.
Олгаф хмурится и неодобрительно поджимает губы.
— Вредные ты рассуждения глаголишь, — говорит он. — И откуда только набрался?
— Впитал с молоком матери, — язвлю я. — Странно, что больше никто не сподобился.
— Законы, конечно, разные бывают, — медленно произносит мальчик. — И судьи тоже. Но если каждый желающий понесëт свою справедливость в мир, начнëтся хаос. Соблюдение законов и правил — вот основа благополучия общества.
О, да, обычное нытьё тех, кому не хватает смелости. Или скорее — тех, кому выгодно текущее положение вещей.
— Ваше благополучное общество класть хотело на обычного человека, — насмешливо фыркаю. — Зато с удовольствием приветит мерзавца, которого кто-то из вышестоящих посчитает полезным. И ваши прекрасные законы и суды будут прекрасно работать на этого мерзавца, никуда не денутся. А справедливость идëт нахрен.
Мальчик отрицательно качает головой:
— Абсолютной справедливости не существует. То, что справедливо для меня, ты посчитаешь неприемлемым. И наоборот. Когда каждый тянет одеяло к себе, получается хаос.
— Поэтому одеяло должно быть только на строго конкретных людях, понимаю, — произношу с внезапной горечью.
— Ничего ты не понимаешь, сопляк, — в сердцах отмахивается Олгаф. — Нечего сейчас рассусоливать, потом поговорим.
И поворачивается к Ангвару:
— Как бы то ни было, твои прегрешения велики, сын мой. Лечись пока как следует, а после возвращения Сердия мы определим твоё наказание.
Пока пострадавшего заместителя поднимают и выводят из помещения, на моё плечо опускается мягкая ладонь Фати.
— Так сильно хочется изменить мир, малыш? — мурлыкает она мне в ухо. — Тогда береги крылышки.
Девушка ласково треплет меня по щеке и уходит вслед за стонущим Ангваром. Остальные присутствующие тоже постепенно выметаются из выжженой комнаты. Остаёмся только мы с Орлиной да странный старейшина.
Олгаф задумчиво смотрит на нас с матерью, будто выбирает, какой вопрос задать первым. Наконец серьёзно спрашивает:
— Так какое же злодеяние потребовало твоей справедливости в этот раз?
Усаживаюсь поудобнее, вытягивая ноги. Наконец-то рана совсем перестала болеть.
— Наличие большой силы, — неохотно объясняю, — неважно чего — власти, денег или магии — всегда идёт рука об руку с большой ответственностью. И если ты принимаешь на себя это бремя, то принимаешь его полностью. Если нет, то любой имеет право указать тебе на твою ошибку. В зависимости от степени твоих злодеяний, разумеется.
— То есть, потомки Августейшего Пати по определению должны больше, чем все прочие? — кивает Олгаф.
— Да. И не только в плане своих обязанностей, а вообще.
Пацан переводит взгляд на Орлину и хмурится:
— А скажи-ка мне, невестка, почему у твоего сына такие провалы в памяти,
