ИЛЬЯ БРАЖНИН
КАК
МИМОЛЕТНОЕ
ВИДЕНЬЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Жизнь Ивана Алексеевича Ведерникова, казалось, совершенно определилась. Он был химиком, имел ученую степень кандидата наук и работал в лаборатории крупнейшего в стране Научно-исследовательского института цветных металлов. Жена его Рина Афанасьевна — опытный и заботливый врач — работала в неотложной помощи. Сын Алешка в прошлом году окончил десятилетку и поступил в Политехнический институт.
Все трое жили несколько по-разному, но согласно, и в небольшой квартирке Ведерниковых на улице Чайковского жизнь текла ровно и налаженно. Без четверти восемь Иван Алексеевич поднимался с постели, в девять был уже в своей лаборатории, в половине седьмого возвращался домой и, пообедав, ложился на часок отдохнуть. Вечер, если не приходилось отлучаться по каким-нибудь общественным делам, Иван Алексеевич проводил между радиоприемником, телефоном и небольшой библиотечкой, подобранной любовно и в полном соответствии со вкусами хозяина. Часов в одиннадцать Иван Алексеевич отправлялся в постель, захватив с собой книжку. Если он не ждал жены, которая часто бывала на дежурствах и возвращалась довольно поздно, то через полчаса откладывал книжку в сторону и спокойно засыпал.
Таков был издавна заведенный в доме порядок, и, зная его, можно было предположить, что Иван Алексеевич Ведерников человек твердо укоренившихся привычек, что жизненное его равновесие ненарушимо и что по одному тому героем романа ему стать невозможно.
И тем не менее с ним-то и приключилась эта романическая история.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Началось все с концерта. В субботу двадцать шестого апреля Иван Алексеевич и Рина Афанасьевна должны были идти в Филармонию. Но, вернувшись из института, Иван Алексеевич жены дома не застал, а возле своей тарелки на обеденном столе нашел записку, из которой явствовало, что Рина Афанасьевна вечером занята и в концерт пойти не сможет.
Прочтя записку, Иван Алексеевич осудительно покачал головой и отправился в ванную мыть руки. Во время обеда он предложил сыну пойти с ним вечером на концерт. Но у Алешки, как обычно, оказались собственные планы на этот вечер, и он отказался, предпочитая концерту соревнование гимнастов на первенство города, начинавшееся нынче на Зимнем стадионе.
Иван Алексеевич нахмурился и решил про себя, что, пожалуй, и вовсе не пойдет на концерт. Правда, жалко — билеты пропадут, да и концерт хорош, но, в конце концов, провести вечер с книгами тоже не так плохо, особенно если учесть, что день был трудный и не очень-то и хотелось собираться, одеваться, вообще трогаться с места.
Колебания прервал телефонный звонок. Звонила Рина Афанасьевна, и, как только Иван Алексеевич поднял трубку, она принялась подробно выспрашивать, как он обедал, что ел, сколько ел, взял ли яблоки из буфета, очистил ли от кожуры или поленился. Что касается концерта, то настоятельно советовала не пропускать его.
— Иди обязательно, — говорила Рина Афанасьевна, как всегда отчетливо выговаривая каждое слово, — обязательно, слышишь? Очень приятный концерт. Программа редкая, и как нарочно для тебя составлена. Получишь большое удовольствие. Вот увидишь. Сейчас пойди полежи, а потом одевайся и никаких разговоров.
Иван Алексеевич сперва было отнекивался, но, привычно повинуясь энергичному напору жены, довольно быстро сдался. Положив телефонную трубку на рычаг, он несколько смущенно покосился на нее, точно извиняясь за свою нерешительность, потом прилег на диван отдохнуть немного, потом полез в шкаф за выходным костюмом и свежей рубашкой.
Одевался Иван Алексеевич без особого воодушевления и даже с позевотой. Неразделенные радости были ему радостями только вполовину, если не меньше того. Что касается музыки, то особенно не хотелось слушать ее отъединенно. Привычно и приятно было, сидя в концерте, видеть и чувствовать рядом с собой приодетую и похорошевшую жену и, слушая музыку, время от времени, после особенно удачно прозвучавшего отрывка, выразительно переглянуться, качнуть головой и знать, что ты понят и что согласно с тобой чувствует другой.
Приятно было и во время перерыва, и по окончании концерта, вперемешку с поклонами добрым знакомым, обговаривать все прекрасные недомолвки музыки и входить в тонкости исполнительства.
Этот обмен мнениями о вызванных музыкой душевных движениях, входивший в обязательный ритуал концертов, продолжался и по дороге домой, а потом и дома. Иногда дело доходило и до горячих споров и несогласий. Особенно горячи бывали споры, когда речь заходила о музыке Сергея Прокофьева, которого Рина Афанасьевна просто обожала, а Иван Алексеевич недолюбливал. Тут уж обеим сторонам случалось наносить довольно чувствительные удары, а спор становился иной раз не менее острым и колючим, чем сама прокофьевская музыка.
Подобного рода столкновения ничуть, однако, не мешали им одинаково чувствовать прекрасное, и эти музыкальные вечера, вместе с концертами и спорами после них, отмечались в незримом перечне пережитого какой-то особой душевной метой.
Наступающий вечер не сулил быть отмеченным этой душевной метой, и, надевая в передней пальто, Иван Алексеевич не чувствовал обычной в таких случаях праздничной приподнятости. Но в принятых решениях он был тверд и потому, одевшись, отправился на концерт.
Поначалу все шло как обычно. Еще на углу Невского — на дальних подступах к Филармонии — Ивану Алексеевичу начали настойчиво преграждать дорогу энергичные, но пока безбилетные любители музыки, задававшие один и тот же вопрос:
— Нет ли лишнего билетика?
Иван Алексеевич вынул билеты из бумажника и оглянуться не успел, как один из них выпорхнул из его рук и вместо него зашуршала под пальцами помятая трехрублевка. Иван Алексеевич как-то не очень даже и приметил, кто из обступивших его музыколюбов проделал эту быструю операцию — не то плотный мужчина в пыжиковой шапке, не то высокая девица в легком беретике. Пожалуй, что девица. Да, конечно она. Окончательно убедился в этом Иван Алексеевич четверть часа спустя, опускаясь на свое место в семнадцатом ряду у самого прохода.
Девица сидела уже рядом и оглядывала медленно роящуюся толпу. Это медленное роение и глухое жужжание толпы были как бы прелюдией к концерту и принимались не без удовольствия. Можно было оглядеться вокруг, выискивая знакомых, интересуясь, кто как одет и кто как выглядит. Кому-то можно было кивнуть издали головой, с кем-то удавалось иной раз и перекинуться несколькими приветственными фразами.
Иван Алексеевич любил эти предпраздничные минуты, но нынче они не доставили ему обычной радости, так как он был один. Чувствам и ощущениям его недоставало полноты, и он
