Антон Олейников
Три брата и Чуда-юда сын
День у Вани выдался хлопотный. В театре премьера на носу, с утра до вечера репетиции, а тут ещё «пробки» на дорогах да в магазинах очереди… Думал Ваня, что вот сейчас сходит в душ, чаю заварит душистого, отдохнёт по-человечески. Да не тут то было.
Едва зашёл он в квартиру, как приметил вещицу на вешалке, которой у него отродясь не было. Лук спортивный, композитный, усиленный.
— Здравствуй, брат мой Алёша, — крикнул Ваня из прихожей. — Как поживаешь? Не растратил ли зоркость свою чудесную?
Вышел из гостиной лучник-Алёша, средний брат. За прошедшие годы и не изменился вовсе — статный, подтянутый, спина как жердь прямая, волос кучерявый, на губах извечная улыбка, а глаза до того светлые, до того ясные, что даже смотреть в них больно.
— Здравствуй, Ваня. Спасибо за заботу, на зрение не жалуюсь.
Кивнул ему Ваня и тогда только ботинки чужие приметил — добротные, трекинговые, пятидесятого размера — с большим трудом на обувной полке поместились.
— Здравствуй и ты, брат мой Илья. Не убавилось ли силы твоей немереной?
Вышел тут в прихожую старший брат: расправил плечи — от одной стены до другой едва ширины хватило, а макушкой чуть до потолка не достал. Смотрит Илья, как привык, — сурово, а у самого глаза блестят — рад очень с братом младшеньким встретиться.
— Здорово, Ванюшка! — прогрохотал Илья, так что братьям уши заложило, и стеклопакеты в окнах чуть не лопнули. — Я-то здоров, а вот ты похудел пуще прежнего и будто даже в росте уменьшился — до груди мне теперь не достанешь. И квартирка у тебя плохая — тесная.
— Я к роли готовлюсь, — сказал Ваня. — Худым по сценарию быть положено, а что живу не в хоромах — так одному много не надо. Пойдемте лучше на кухню, накормлю вас чем Бог послал.
Разносолов у Вани не водилось, угощение вышло простое — холостяцкое. Пиццу из морозилки в микроволновой печи разогрел да пельменей сварил пачку — вот и весь ужин.
— Тебе, Илья, сесть не предлагаю — ни один стул всё равно не выдержит. Ешьте и рассказывайте, с чем пришли.
Насытились братья по-быстрому, и Алёша тогда слово взял:
— Хотим, чтобы ты с нами на врага пошёл. Будешь за главного, обещаем тебя во всём слушаться.
— Вот так новость, — удивился Ваня. — Раньше я ради того из кожи вон лез, способности свои использовал. Любого ведь в чём угодно убедить могу, вот и вами командовал, а вы прознали про то и обиделись. Знать тебя больше не желаем, сказали. А сейчас сами просите? Спасибо за доверие, да только завязал я с геройством. Теперь в театре играю — говорят, очень убедительно.
— Нечего старое поминать. Мы погорячились тогда, но и ты не прав был, когда нас обманывал. Теперь всё по согласию будет. И без тебя нам не справиться.
— Беда большая пришла, — подхватил тут Илья. — Перешло Чудо-юдо поганое реку Смородину, разоряет теперь город наш Рубежный. Говорят оно ещё страшнее, чем прошлые. Мстить пришло за семью свою истреблённую, привело за собой войско тёмное, неисчислимое.
— Кто говорит-то? — прервал его Ваня.
— Так это… Слухами земля полнится…
— То-то и оно, что слухами, половине верить нельзя.
— Вот видишь! — обрадовался Алёша. — Ты уже о деле думаешь. Мы ведь лучшая команда на всём белом свете! Я бью из лука без промаха, могу не просто песчинку в пустыне разглядеть, а на мгновение в будущее заглянуть. Илья горы может сдвигать и реки вспять разворачивать. Но без твоего хитроумия нам с Чудом-юдом не справиться.
Посидел ещё Ваня, подумал. Худрук, конечно, на него крепко осерчает, может, даже из театра выгонит, но и братьев ему бросить нельзя никак — во век себе не простит, если что. Махнул рукой, согласился.
***
Прибыли братья в город Рубежный, вышли к реке Смородине, к Калинову мосту. Вода в реке кипит, пар до небес поднимается, мост до красна раскалён. Всё как всегда, только на набережной безлюдье. Лотки с мороженым брошены, варёная кукуруза на дороге валяется, ни туристов, ни зазывал — все разбежались.
— Будто Мамай прошёл, — сказал Илья с опаской. — Что ж за рать такая напала, что ни души вокруг не осталось. Где ж теперь врагов искать?
Ваня лишь плечами пожал:
— Людям много не надо. У страха глаза велики, а что до врагов — так вот же след.
Пригляделись братья — и точно: цепочка грязных следов через дорогу тянется. Только странные они — не от сапогов, не от босых ног, не от лап звериных, а больше как у ящерицы.
— Маленькие какие-то, — засомневался Алёша. — И почему посреди дороги появляются? Неужели это Чудо-юдо летать умеет?
— Скорее, это он с коня слез, но пойдёмте лучше сами посмотрим.
Далеко шагать не пришлось — следы едва лишь дорогу перешли, как в ближайшее кафе свернули. Там-то братья Чудо-юдо и нашли. И правда на ящерицу похожее или на змею с руками и ногами. Кожа вся рябая, зелёная; крыльев нет и голова всего одна, зато пасть большая с крупными зубищами. Чудо-юдо обедало, да только не человечиной, а блины со сметаной уплетало за обе щёки и причмокивало. И на вид ему Ваня больше дюжины лет ни за что не дал бы.
— Это что, нам с ним драться, что ли? — спросил Илья шёпотом.
Ваня ему не отметил, а во весь голос объявил:
— Что же ты, чудище, нас на смертный бой не вызываешь? Прихлопнуть не грозишься, огнём не жжёшь. Где же твоя рать несметная? Что же ты в одиночестве тут блины трескаешь?
Чудо-юдо, как услышало грозные речи, сразу подскочило, голову опустило, взгляд потупило, слизнуло с губ сметану украдкой.
— Простите. Я хотел заплатить, но продавец сказал, что нужны деньги бумажные или пластиковые, а у меня только золото да самоцветы. А потом и он сбежал. Почему-то все, как меня увидят, кричат и разбегаются.
— Как же это? Разве ты не мстить пришёл за отца и мать, за дядьёв и тёток?
Смутилось тут Чудо-юдо молодое ещё пуще прежнего:
— Да я и на свет уже после их смерти вылупился. Даже и не знаю, кто меня высиживал. А только и слышу всю жизнь, какая злая земля за рекой Смородиной. Что живут там чудища страшные, жестокие, что придут они и истребят нас всех до единого. Одна на меня надежда. Вот и не
