Ирма подбросила в пылающий камин большое смолистое полено иповернулась к мужу:
– Не волнуйся, я завтра же найду другую прислугу.Девчонка вела себя просто ужасно…
– Твоя вечная ревность… – Алексейпоморщился, – ведь ты сама прекрасно знаешь, что для нее нет никакихоснований…
– Ревность тут ни при чем! – Ирма выпрямилась ипосмотрела на мужа долгим внимательным взглядом.
На самом деле она, конечно, ревновала его. Ревновала илюбила. И дело было вовсе не в том, что он известный и обеспеченный человек,крупный режиссер, что его имя не сходит со страниц газет, а лицо – стелевизионных экранов… Ее до сих пор, хотя они прожили вместе почти десять лет,волновали его насмешливые серые глаза, выразительные и глубокие, егочувственный рот, его сильные руки… Но не признаваться же мужу, что онаприревновала его к лупоглазой вертихвостке, к молодой служанке, котораябеззастенчиво строила глазки хозяину…
– Ревность тут ни при чем! – повторилаИрма. – Она совершенно ничего не умеет, а когда разбила чашку из моеголюбимого гарднеровского сервиза, я не выдержала…
– Ну и кто же теперь приготовит нам ужин? –недовольно протянул Алексей.
– Я сама приготовлю, – Ирма улыбнулась, – тыуже забыл, как я хорошо готовила раньше, когда у нас не было прислуги?
– Это было давно! – Алексей улыбнулся, и это былхороший признак.
– И вообще, – Ирма решила закрепить успех, –мне очень приятно провести вечер с тобой вдвоем… Только вдвоем!
Она подошла к мужу, он привлек ее к себе и потерся щекой обедро, обтянутое бордовым шелком.
– Подожди, дорогой, – Ирма высвободилась, – япосмотрю, что бы такое приготовить…
– Только недолго. – Алексей откинулся на спинкукожаного кресла и взял в руки книгу.
Ирма открыла холодильник. Честно говоря, она давно отвыклаготовить, да ей это и раньше не слишком нравилось, но ради мужа она моглавынести многое…
Многое, но не все. Не чистить же сейчас овощи! И рыба, онатак пахнет…
Ирма, отложив в сторону вакуумную упаковку форели,остановила свой выбор на готовых отбивных, которые достаточно было положить вмикроволновку и разогреть. Она вскрыла упаковку острым, лазерной заточки ножом,выложила отбивные на тарелки и поставила в печь.
Решив, что совершила как хозяйка очень большое усилие,граничащее с подвигом, она поставила таймер на десять минут и пошла в кладовкувыбрать бутылку вина к ужину.
В их доме не было настоящего винного погреба; они держаливино в кладовой, расположенной рядом с кухней, поддерживая там оптимальную для винатемпературу и влажность.
Ирма выбрала бутылку «Шато ле Берне Медок» восемьдесятседьмого года и направилась в гостиную.
– Отбивные будут готовы через десять минут! –сообщила она с порога.
Алексей ничего ей не ответил.
В первую секунду она не почувствовала никакого беспокойства.Она неторопливо шла по ковру, держа в руке прохладную, чуть запыленную бутылку,и предвкушала тихий семейный вечер, привычные, но не надоевшие ласки…
И вдруг она увидела книгу на ковре.
Алексей сидел в кресле спиной к дверям, Ирма еще не виделамужа, скрытого от нее спинкой кресла, но книга, которую он только что держал вруке, валялась на полу.
Может быть, он задремал и уронил ее?
Может быть, но сердце Ирмы бешено забилось от страшногопредчувствия.
Она бросилась к мужу, обогнула массивное кожаное кресло…
И крик ужаса вырвался из ее горла.
Алексей лежал в кресле, безвольно откинувшись, и смотрел впотолок широко открытыми мертвыми глазами. А его горло было от уха до ухарасполосовано длинной, аккуратной, как хирургический разрез, раной. Эта ранабыла похожа на второй рот, разинутый в припадке страшного, чудовищного смеха.
Одежда Алексея была залита кровью, и лужа крови натекла напушистый ковер возле его ног. И тут же, на ковре, лежало орудие убийства –острый немецкий нож, тот самый, которым Ирма только что вскрыла упаковку сотбивными.
Нож с отпечатками ее пальцев.
Ирма продолжала истошно кричать. Она уронила бутылку, итемно-рубиновое вино смешалось на ковре с алой кровью Алексея.
Ирма кинулась к дверям, выбежала из коттеджа, не обращаявнимания на апрельский холод, на подтаявший снег под ногами, бросилась кворотам, вылетела в калитку, добежала до соседнего дома и принялась колотить вдубовую дверь, заходясь криком:
– Помогите! Помогите! Алексея убили!
Федор Михайлович любил выражаться штампами, конечно. Онназывал их не штампами, а мудрыми мыслями, золотыми словами. Зачем выдумыватьлишнее, считал он, если все уже придумано до нас? Раз уж слово или фраза, меткосказанная неважно кем: знаменитым писателем или видным политическим деятелем,выдающимся спортсменом, либо же простым мужиком у пивного ларька, который посути тоже носитель великого и могучего русского языка, – раз уж такаяудачная фраза пошла гулять по огромной стране, опять-таки расхоже говоря –получила путевку в жизнь, – стало быть, эта фраза достойна того, чтобы еечасто употребляли. Простого человека не обманешь, шила в мешке не утаишь, народ– он правду видит…
Настольной книгой Федора Михайловича были изданные в одна тысячадевятьсот пятьдесят девятом году «Крылатые слова и выражения». Федор Михайловиччасто перечитывал эту замечательную книгу, сетуя изредка, что она несколькоустарела, и дописывал на последней странице своим убористым почеркомпонравившиеся ему выражения, которые узнавал из газет, – ведь всем хорошоизвестно, что никто так не любит выражаться расхожими фразами, как газетчики. Агазет Федор Михайлович читал очень много, потому что он ими торговал. Какизвестно – чем торгуешь, то и имеешь. Всему лучшему в себе я обязан печатномуслову.
Лоток Федора Михайловича стоял на довольно бойком месте –возле крупного продовольственного магазина, и, постоянно видя перед собойброские заголовки газет так называемой бульварной прессы, Федор Михайлович имыслить стал соответствующим образом.
Было позднее весеннее утро, самая середина ласкового мая.Город жизнерадостно сверкал чисто вымытыми стеклами окон – даже самые ленивыехозяйки уже успели проделать обязательную майскую процедуру. Деревья веселозеленели мелкими, не успевшими запылиться и поскучнеть молоденькими листочками.Громко чирикали общительные воробьи. Женщины радовали глаз яркими весенниминарядами.
Федор Михайлович подставлял лицо ласковому приветливомусолнышку и с удовольствием рассматривал неторопливых прохожих. Народу на улицебыло совсем немного – служивый люд давно уже схлынул, студенты и школьники –тоже. Понятное дело, ученье – свет, а знание – сила. Заходили в магазинозабоченные домохозяйки, занятые решением продовольственной программы в рамкахотдельно взятой семьи, молодые мамы с детьми шли мимо газетного лотка кближайшему скверику (дети – наше будущее, цветы жизни), старухи ссосредоточенным видом останавливались у прилавка.
