Пьер Беттанкур
Услады короля
КАЖДОЕ утро король насильничает над маленькой, лет восьми, девочкой из числа своих подданных. Мамаша, получив от приставов ордер на привод, провожает ее до ворот королевского дворца, сдает с рук на руки привратникам и поскорее уносит ноги, потому как король не переваривает матерей и, завидев какую, тут же убивает.
Он забавляется с малышкой, позволяет ей подчас заговорить себе зубы, даже не всегда насилует. Ну а та, памятуя о наставлениях матери и зная, что это отнюдь не обязательно чревато удовольствием, с другой стороны, была бы горда вместить в свой крохотный тазик королевский дрын. Что порой и случается.
КОРОЛЬ обожает дрейфовать день за днем в открытом море на плоту из голых женщин, крепко-накрепко связанных — спиной к спине, по рукам и ногам — друг с другом. Время от времени пользует тех, что сверху, однако нижние за недостатком воздуха быстро отдают концы.
В теплый сезон он остается на своем плоту неделями, получая провизию с воздуха и подкармливая в рот своих любимиц. Когда мертвые начинают припахивать, выпускает голубя, затем с помпой возвращается в королевский дворец. Плот подбирают рыбаки, отвязывают поскорее еще живых и радостно их между собой делят: как-никак, недешевые одалиски, их, даже изрядно отощавших, можно продать на вес золота капитанам танкеров, держащих курс на Европу.
У КОРОЛЯ есть храм, и там он — бог. Садится на божественный трон, и только матери не менее чем дюжины детей имеют право отведать его семени. Так он поощряет воспроизводство населения, ибо многие женщины, чтобы насладиться подобной милостью, рожают без передышки. Допущенные наконец отсосать божественного напитка, они возвращаются к своим очагам, словно груженные святынями ослицы, заставляют мужей прислуживать себе за столом, в ореоле авторитета, каковой впредь обеспечит их по жизни всяческими преимуществами.
КОРОЛЬ обожает попки. Бывает, работает в комнате, где стены прикрывают снизу сто восемьдесят повернувшихся лицом к стене женщин. Садится за письменный стол и подписывает государственные бумаги. И, стоит поднять глаза, видит эти попки.
В завершение он просматривает их одну за другой, надолго задерживается перед некоторыми, любовно массирует, будто сам их создал. Широкие тазы, тазики поуже, опора в высшей степени многовидных попок, услада глаз и сердца.
И чтобы подчеркнуть свои чувства и идеализм, даже, не побоюсь этого слова, платонизм своих размышлений касаемо сей материи, выходит из комнаты, увлекая за собой одну-единственную, но уж ею-то живехонько овладевает на софе в уютной гостиной прямо под боком, глухой к воплям, что способны пробудить в ушах ее товарок ощущение величия и рабства попки, неистощимого источника интимного знания и понимания мира.
КОРОЛЬ обожает высокие каблуки, они придают женской походке особую стать и, так сказать, изюминку. Нога становится более нервической, тело деликатнее опирается о твердую почву, попка одним махом обретает истинное благородство, самовластную, божественного толка стать. Женщину, позволившую себе появиться в его присутствии босоногой или без туфель на высоком каблуке скользнуть к нему в постель, он в ярости оттуда вышвыривает, велит подвесить за лодыжки к балке на потолке и с презрением подходит раз пять, не меньше, на день отхаркнуть ей в самую * несносную мокроту из своей груди.
ЛЕТОМ король с десятком-другим голых женщин любит ловить бабочек. Отправившись на славную своими тиграми, но покрытую цветами бескрайную равнину Аруэли. Та, что поймает больше всех, на три дня станет королевой.
Король не покидает свою колымагу, которой уминает себе дорогу среди высоких трав, подбадривая жестами и голосом охотниц в их погоне за пяденицами. Ловля длится до тех пор, пока не раздастся рев, а вслед ему — долгий крик. Тогда король подбирает уцелевших и без лишних слов дает деру, гордый, что так крупно рисковал, и оплакивая достоинства жертвы: ею всякий раз оказывается та, которую он любил больше других.
ЧАСОВ около пяти король каждый день прогуливается по улице. Женщины, желающие, чтобы он их проведал, украшают свою шляпку желтым пером и надевают только один чулок. Он наудачу набирает штук пятьдесят и оставляет во дворце на вечер.
Тех, что не в его вкусе, он велит своей страже еть у себя на глазах в жопу, указывая для каждой, сколько раз она заслужила своей самоуверенностью. Но тех, что ему нравятся, заводит в королевский душ, где тут же проливается дождь леопардовой крови, прославленной своими афродизиаческими достоинствами. Король размалевывает ею спутниц, которые принимают жуткий вид освежеванных животных, и это выводит его из себя. Тогда он оставляет их и идет пердолить свою престарелую мать, пролеживающую в каморке под лестницей в сокровенных глубинах дворца, несмотря на ее мольбы и крики, обзывая ее старой верблюдицей, старой вороной, никчемной клячей и наслаждаясь ее ужасом, покуда наконец не взрывается хохотом. Но уходит не кончив, дабы завершить ночь с любимыми наложницами.
КОРОЛЬ подолгу постится, по пятьдесят, а то и по сто дней кряду. Окружив себя дюжими молодцами, коим поручает сдержать себя, когда заметит юбку. Первая женщина, в которую он внедряется после столь долгого воздержания, подчас остается под ним двенадцать часов, изнемогая и стеная, как будто ей на голову рухнуло небо.
Бывает, что, поправив так свои силы, он принимает ванну из голых женщин. Это большая комната, куда они набиты так тесно, что трешься об них со всех сторон. Там он долго прозябает со своим изболевшим членом, пока наконец не облегчается в благодарные утробы, гораздые изобрести, дабы он освободился, наиприятнейшие толчки на свете.
ВО ВРЕМЯ поста король, на беду королеве, боящейся подцепить заразу, спит с прокаженными юницами. И по окончании со злорадством отправляется прямо к ней в постель, где она зябко ежится в предвкушении его ласк. Внедряется в нее с надрывом, без всякого стеснения и ни в чем себе не отказывая.
На Страстную пятницу съедает отварное легкое туберкулезника под маслянистым яичным соусом и заставляет разделить с собой трапезу капеллана французского консульства, заявляя, что Христу на кресте выпало еще и не такое.
КОРОЛЬ обожает забавляться в постели с лесбиянками. Он возбуждает ярость той, что за самца, она не хочет, чтобы трогали ее маленькую подружку. Та, впрочем, от мужчины в ужасе, от его дрына ее воротит на сторону. Пока одна его щиплет, кусает, вырывает волосы, а другая мутузит и пинает туфлями на высоком каблуке, он внедря в юницу которая кричит и артачится и
