Вадим Кляйн встал из-за стола и подошел к окну. Отсюда, с шестого этажа, открывался неплохой вид. “Пока”, — подумалось с грустью. Под окнами, почти вплотную, закладывали новый больничный корпус. Скосив взгляд, Вадим понаблюдал минуту за мужиками в касках, ворошившими внизу ржавую арматуру. Пора. Часы с дарственной надписью на циферблате подгоняли его со стены: обход, обход. В дверь кабинета уже стучали знакомым нервным стуком.
— Я иду, — откликнулся Вадим устало и тут же осекся: дверь распахнулась.
Адина, старшая медсестра, без церемоний ввалилась, волоча за собой еще кого-то.
— Девочки, познакомьтесь с заведующим. Доктор Кляйн, это мои новые студентки — Галит и Клара. Доктор Кляйн, это невыносимо, ваша доктор Чудски позволяет себе слишком много, Ирис снова плакала. Если она не извинится, я пожалуюсь главной, я обращусь в профсоюз медсестер. Девочки, запомните хорошенько, мы с врачами делаем общее дело, но мы никому здесь не прислуживаем. Правда, доктор Кляйн?
— Безусловно, Адина, — как можно более сухо и бесстрастно, старательно глядя прямо в глаза старшей, ответил Вадим.
— Отлично, я зайду после обхода и мы обсудим ситуацию.
Адина гордо удалилась, увлекая за собой “девочек”. Одна из них на мгновение обернулась и Вадим наконец рассмотрел её лицо.
“Весна — сезон романтики для нормального большинства, биологически обреченного на размножение.
Кляйн испытывал томление с наступлением осени — чувство особенно острое от предвидения скоротечности новой связи, увядающей и замерзающей, бесплодной и от того разрушительной. Весной же его всякий раз настигала хандра, многократно истолкованная врачами как гиповитаминоз и безуспешно леченная первыми огурцами, редисом и болезненными уколами ниже пояса.”
Сон не приходил. Испробовав поочередно левый бок и спину, Вадим решился и осторожно повернулся на правый — лицом к жене. В темноте спальни привычные его глаза рассмотрели знакомый, безмятежный во сне профиль. Поколебавшись, он встал и на цыпочках ушел в салон, скрючился под пледом на скользком кожаном диване и зажмурился, делая еще одну попытку. В ушах немедленно зазвучало утреннее: “ваша доктор Чудски”.
“Ерунда, просто показалось. Ну же, засыпай”.
Клара Гербст смотрела на него спокойно и внимательно; взгляд, длившийся утром пару секунд, остановился на его лице, словно нашел для себя что-то удобное, подходящее для неспешного раздумья. Теперь он мог ответить на этот взгляд, не ограниченный ничем, — ни временем, ни робостью, ни приличием. “Гербст это, верно, осень — Der Herbst”.
Сердце сделало затяжную паузу, в точности как утром. Вадим отбросил плед и сел.
Нет, не выходит. Он полез в бар за пузатой бутылкой с надписью XO — “крестики-нолики”, сделал большой глоток и остановился: карие осенние глаза все еще глядели на него с раздумьем, словно решали что-то.
Завибрировал телефон. Вадим ответил — даже с облегчением.
— Доктор Кляйн, вы нам нужны — срочный случай, — низкий голос Чудской, всегда его волнующий, вне зависимости от обстоятельств, сейчас почему-то смутил.
— Насколько срочный?
— Очень, очень срочный… экстренный… неотложный.
— Хорошо, выезжаю.
Вадим посидел немного, обдумывая происходящее. Жена в спальне заворочалась и затихла. На часах два ночи. Выбирать, собственно, не из чего…
В приемном происходило обычное: нарочито шумные парамедики вкатывали и перекладывали, охрипшие регистраторши стучали по клавиатурам, вяло сновали в своих кроксах сестры, стажеры дежуранты сонно полулежали на роликовых стульях, безучастные ко всему.
“Всенощное бдение” это следовало проскочить побыстрее — меньше всего ему хотелось сейчас встретить больничных знакомцев. Вадим втянул голову в плечи и гулко зашагал по длинному коридору, увешанному вперемежку Шагалом и Кандинским.
В пустом лифте он равнодушно посмотрел на бледного человека в зеркале, пригладил рукой волосы и вскоре вышел в тихий холл шестого этажа. Перед дверью с новенькой табличкой “Доктор Кляйн” остановился и внимательно посмотрел по сторонам: ни души. Отпер ключом и шагнул в темноту, остро пахнущую знакомыми духами.
“Любовь, Кляйн, похожа на вирусную инфекцию, согласись. Вот, к примеру, ты — пока здоров. Ты смотришь на чихающего соседа со смесью удивления, жалости и немного брезгливо. Ты уверен — с тобой такого не случится. Ну да, ты ведь переболел в прошлом. Ты закален, Кляйн, твой иммунный цинизм крепче стали. Просто ты еще не знаешь, что уже влип — ты лишь вдохнул, но этот штамм вот-вот тебя свалит”.
Раннее утро. Вадим так и не заснул. Он сидит у приоткрытого окна, вдыхая недолгую влажную свежесть. Со стройки внизу доносятся смешки и обрывки арабской речи — в жарких странах работать начинают рано. В коридоре зашуршала тряпка, два раза ткнулась в его дверь и убралась. Вадим смотрит на диван в углу, где совсем недавно два человека — что? Что, собственно, они там делали? Он ясно видит их с Чудской со стороны: их заученные техничные движения напоминают ему сеанс реанимации.
Пара опытных тертых людей — слаженная команда. Они синхронны и неутомимы, они следуют протоколу. Вот только замечают ли, что оживляемый не оживает? Да и был ли он жив в самом начале?
Порывшись в стенном шкафу, Вадим достал потертую сумку со сменой белья, бритвой и всем прочим для такого случая. Выскользнул из кабинета и спустился вниз пешком — хотелось размять ноги. В длинный больничный переход вбегали утренние люди — еще одна бессонная ночь закончилась.
В кафетерии пока никого. Высокий парень за стойкой — “Джи” на бейджике — шагнул навстречу.
— Доброе утро, док. Как обычно?
— Нет, Джи, сегодня тройной.
— Трудная выдалась ночка, док?
— Вроде того.
Ссыпал в эспрессо сахар, размешал. Блаженно обжегся первым глотком.
— То что надо, Джи. Увидимся вскоре — не выключай машину.
Кляйн вышел из кафетерия и тут же споткнулся — по коридору навстречу шла Гербст.
Говорят, униформа идет всем. “Враньё”, — сказал Кляйн вслух.
— Вы это мне, доктор?
— Нет, это просто слово. То есть, доброе утро, Клара.
— Доброе утро, доктор Кляйн.
И она просто пошла дальше, в своей ангельской накрахмаленной униформе. Не оглядываясь, даже не сбившись с шага. Он проводил её взглядом до поворота, не шевелясь, обжигая пальцы забытым кофе.
“У мужчины, Кляйн, есть два главных врага: любовь без секса и секс без любви”.
— Смотрите, кто нас почтил. Какими судьбами?
Юра Демидов, старый хирургический дружок, прыгал на одной ноге, натягивая зеленые операционные штаны. Широкий Демидовский торс напрочь перегораживал проход вошедшему в блок Кляйну.
— Здорово, мясник.
— Целый завотделением, боже ж ты мой…
— ИО, Юр, ИО. Грустный ослик Ио.
— Да ладно тебе, скромник, иди к папочке.
Обнялись, обхлопав спины: могучую
