Екатерина Мортус
Траурницы
Мотылек, сложив крылья, сел на потолок, как раз по центру нарисованной желтой звездочки. Потирая лапки, он черными глазками-бусинками смотрел на комок из одеяла, под которым прятался тринадцатилетний Леня. Импровизированное укрытие зашевелилось, и показалась голова с взлохмаченными светлыми волосами. Потирая сонные глаза, мальчик уставился на стену, на которой его младшая сестренка нарисовала фломастером автопортрет.
Дверь скрипнула, заставляя вздрогнуть. Руки натянули одеяло до подбородка, а тело перестало дышать. Мотылек — белый, как невеста в свадебном платье — зашевелился. Дергаясь, словно секундная стрелка, он не покидал насиженного места.
Из приоткрытой щели клубилась тьма, делая коридор узким и уходя в бесконечность. Краски смылись, оставляя монотонное полотно и порождая гортанный звук. Сердце в какой-то момент пропустило удар, и Леня, приподнявшись, заглянул в черную растекшуюся кляксу, которая заползала в комнату, пожирая своими щупальцами то, что было забыто рядом с порогом: рюкзак, одинокий носок и мячик Полины.
— Мама? — осторожно позвал он.
Незваный гость прочистил горло. Костлявая рука выглянула из коридора и, словно паук, в слепую принялась блуждать по стене. Леня ахнул и накрыл голову одеялом. Сжавшись в комок, он обхватил себя руками и задрожал. Кожа покрылась мурашками, а простыня стала скользкой. Волосы прилипли к влажному лбу. Бусинки горькой жидкости скатились по щекам и осели на губах.
Влажный звук, будто кто-то босыми ногами шлепает по лужам, и тяжелое дыхание, выдававшее незваного гостя. Морозный холод забрался под пижаму, заставляя из приоткрытого рта вырываться маленькому облачку. Пальцы окоченели, но Лёня боялся шевелить ими, чтобы не выдать свое присутствие. Понимая, что любой монстр при желании с легкостью унесет его, мальчик грел в душе надежду, что сможет победить все страхи. Гость затрещал, как сломанные ветки. Странные звуки сопровождались шипением и невнятным бормотанием, а потом лязгом, похожим на звук скрещенных мечей из мультиков, которые часто смотрит Полина.
«Уходи, уходи, уходи. Ты — ночной кошмар».
Но злое сновидение не хотело растворяться, а наоборот — протянуло руку и вцепилось в одеяло. Собираясь складками в костлявых пальцах, оно спровоцировало детский крик.
— Тише, тише.
Леня рывком сел на кровать, бешено уставившись на маму.
— Снова плохие сны?
Мальчик закивал, сглатывая подступающие слезы. Женщина, баюкая сына, прижала его к себе. Нежные руки касались волос, а тихий голос напевал давно забытую детскую песню. Это подействовало, как магия: бешеный ритм сердца успокоился, а веки стали свинцовыми.
— Все, теперь спи.
Поцеловав сына в лоб, женщина вышла, прикрыв за собой дверь. В образовавшуюся щель пробивался свет из коридора, пока его не заслонила тень. Переступая с ноги на ногу, маленькая девочка заглядывала в комнату, ожидая, когда ее пригласят.
— Входи. — Леня похлопал по кровати.
Худая рука включила свет, и босые ноги затопали по полу, путаясь в длинном платье.
— Ты почему не спишь?
Полина запрыгнула на кровать и обхватила руками стопу.
— У тебя пол мокрый.
Мальчик сглотнул и посмотрел на потолок — мотылька не было. Только несколько царапин, рассекающих желтую звездочку.
Отец хмурился, наблюдая, как Поля пересчитывала хлебные крошки. Кудрявые светлые волосы падали на лоб. Руки, изрисованные красками, смахивали непослушные пряди. Мама два раза пыталась закрепить волосы на затылке, но девочка трясла головой, и заколка не выдерживала таких испытаний.
— Царапины говоришь, да? — Мужчина что-то изучал в телефоне, попутно ругая качество связи. — Быть может, они были тут изначально.
— А следы на полу? — Полина оживилась. — Мокрые — мокрые, как лужа. Или пятачок собаки. — Девочка дотронулась до своего носа. — Честно — честно. У даже меня ноги промокли.
— Пятачок бывает у поросенка, а у собак — нос. — Мама убрала тарелку с недоеденным завтраком. — Наелась?
Поля активно закивала головой.
— Тогда иди в свою комнату. Я к тебе поднимусь, проверим твое домашнее задание.
Лёня ковырял остатки трапезы — несоленая яичница, пара кусков бекона и позавчерашний ломтик хлеба, который уже стал черствым.
— А я? — осторожно спросил мальчик.
— Тебе придется пойти.
— Да чтоб все волки сдохли. — Отец швырнул телефон и схватил чашку с остывшим кофе. — Охотников целая деревня, а толку нет. — Бросив злой взгляд на сына, мужчина добавил: — Все, собирайся, а то опоздаешь.
Лёня знал, что папа хочет обсудить важные вопросы, которые не должны касаться детских ушей. Времени у него было достаточно, потому он остановился на лестнице, где его уже ждала Поля. Замерев, они стали прислушиваться к разговору родителей. Как бы мама не старалась перевести все на шепот, отец повышал голос. Его можно было понять — спасательная операция длилась третий день, а они так ничего и не нашли.
Осенняя листва шуршала под ногами, погружая старые ботинки в свое желто-оранжевое «море». Хруст напоминал тот кошмар, демонстрируя в памяти то, что Леня когда-то видел — безобразная старуха, похожая на поделку из старой коряги, обвешанная гирляндой грибов, шишек и травы. Серая кожа, покрытая мхом, лопалась и демонстрировала гнойники и черную кровь. В волосах, больше похожих на вьющиеся стебли, вплетены косточки грызунов и потерявшихся кошек. Лёня был уверен, что там покоился скелет — или то, что от него осталась — его кота, который исчез, как только они сюда переехали. В ту ночь мальчик и увидел эту странную старуху, а она видела его.
Старенький стул заскрипел, испуская слабый стон. Парта, расцарапанная неизвестным школьником, поприветствовала смятой тетрадью, а в ней — сложенной запиской.
«Встретимся после уроков в нашем месте».
Лёня смял бумажку и спрятал в рюкзак. Только один человек мог оставить такое послание.
На детской площадке раскачивались качели, досаждая своим звуком. Прохожие кутались в шарфы, поднимали воротники пальто, пытаясь скрыться от осеннего ветра. Лёня бежал так, что запыхался. Распахнутая куртка, раскрасневшееся лицо и мокрая рубашка под жилеткой — мальчик был уверен, что к вечеру у него поднимется температура, но это было неважно.
Долговязый Вадим, отталкиваясь одной ногой от земли, раскачивался на качелях. Синяк на скуле начинал сходить, оставляя зеленоватый след, а рассеченная губа зажила. Еще немного и та драка останется в воспоминаниях, как утренняя роса. Только исчезнувший блеск в глазах говорил о том, что в его душе что-то надломилось.
— Привет. — Губы исказились в кривой улыбке. — Отец конфисковал телефон. Еще неделя и снова буду на связи.
— Ты пришел в школу, чтобы оставить мне записку и ушел? — Лёня скинул рюкзак на скамейку. — Мы могли и там поговорить.
— Не могли. — Вадим оттолкнулся от земли и начал раскачиваться. —
