Макс Фриш
Триптих
САНТА-КРУС
Пьеса-романс
@Перевод Ю. Архипова
Действующие лица
Эльвира, женщина 35 лет Виола, ее дочь
Барон, ее муж Пелегрин, бродячий певец
Хозяин трактира Доктор
Крестьяне-арендаторы
Матросы
Могильщики
Мужчина, малаец, зеваки, фигуры
Действие пьесы продолжается семь дней и семнадцать лет
ПРОЛОГ
В трактире.
По одну сторону сидят крестьяне — молчаливо и скучно играют в карты. По другую, ближе к переднему плану, — доктор и Пелегрин, который, сидя на столе, бренчит на гитаре и вполголоса напевает.
Пелегрин. Явайская песня… ее всегда пели матросы, эти загорелые дьяволы с глазами кошек, когда мы валялись на палубе и не могли заснуть от жары! Семь недель мы плыли вдоль Африки, бочки адски воняли, а над морем, словно фонарь, подвешенный к мачте, висел серебряный гонг — полумесяц… И вот в такие ночи они ее пели, в те безветренные ночи… (Снова поет.)
Доктор. Жозефина!
Входит мужчина, отряхивая пальто от снега.
Мужчина. Ну и снег идет!.. Доктор, а там на кладбище опять кого-то хоронят. Пришли с пением, с ладаном, гроб впереди, все как полагается, и — вот вам крест! — не могу найти могилу, такой снег идет. (Садится.) Мне вишневую.
Доктор. И нам, Жозефина, еще бутылочку!
Пелегрин. Она любила меня…
Доктор. Кто?
Пелегрин. Возможно, я повел себя, как подлец, тогда, семнадцать лет назад, и все-таки, милый доктор, поверьте, как верят в чудо — безрассудно, вопреки всему: она любила меня!
Доктор. Кто?
Пелегрин. У меня не было другой возможности снова увидеть ее, нужна была посудина — любая, какая найдется, и мы захватили первую попавшуюся, где-то около Марокко. Бедные французы! Они были пьяны вдребезги, и мы побросали их за борт, всю команду: буль, буль, буль! Мы замазали герб, распустили паруса… и тринадцать недель я мчался к ней.
Доктор. К кому?
Пелегрин. Меня смех разбирает, как вспомню ее отца. «Моя дочь, говорит, сокровище, вы недостойны даже взглянуть на нее, бродяги!» «А где она?» — спрашиваю. «Не твое дело, — рычит он, — она помолвлена».
Доктор. Помолвлена?
Пелегрин. С одним аристократом, бароном!
Доктор. Да-а?
Пелегрин. Да-а… В ту же ночь на моем корабле, в моей каюте она лежала в моих объятиях.
Доктор. Кто?
Пелегрин. Эльвира. Чудесная девушка.
Доктор. Эльвира? Наша баронесса? Госпожа из замка?
Пелегрин. Тсс, тихо!
Хозяйка приносит еще одну бутылку.
Хозяйка. Господа, эта бутылка у меня последняя.
Доктор. Нашего друга замучила жажда.
Хозяйка. Вижу.
Доктор. Наш друг, должен вам сказать, объездил весь свет, он видел больше, чем может присниться всем Жозефинам…
Хозяйка. Откуда вам знать, что мне может присниться?
Доктор. Он скитался по свету, пока не схватил лихорадку.
Хозяйка. Лихорадку?
Доктор. Вы только представьте: целый год ему нельзя было пить. А сегодня мы празднуем его выздоровление.
Хозяйка. Поздравляю… (Наполняет стаканы.) Если вы и вправду выздоровели.
Пелегрин. Еще бы не вправду!
Хозяйка. Будем надеяться, что так, господин. Обычно он такой болтун, наш доктор, жалеет людей и поэтому лжет им.
Пелегрин. Не сомневайтесь, мадам, на сей раз он ни капельки не солгал.
Хозяйка. Почему вы так уверены?
Пелегрин. Почему! Да потому, что это не его диагноз, я сам ему сказал, что здоров.
Хозяйка. Ну, тогда…
Пелегрин. Здоровее, чем когда-либо.
Хозяйка. Дай Бог. (Присаживается.) А то всяко бывало, знаете ли. Тут вот и пьют и веселятся иной раз, празднуют выздоровление, а потом, глядишь, везут его через месяц на кладбище, выздоровевшего-то… Ну да что там, я ведь это так просто, вы не подумайте… И все это из одной любви к людям, понимаете; повозится он со своими больными, а там и пожалеет их, добрая душа: отчего же, говорит, не повеселиться напоследок?
Пелегрин. Не сомневайтесь, мадам…
Хозяйка. Знаю уж, знаю!
Пелегрин. Через месяц, говорите?
Хозяйка. Ой, да вы не подумайте чего, Христа ради!..
Пелегрин (смеется). Через месяц, мадам, я буду уже далеко в море! (Пьет.) В самом деле, доктор, на Кубе меня дожидается одна ферма, всеми забытая, опустевшая, выгоревшая ферма, я буду выращивать на ней фрукты: ананасы, персики, сливы, инжир, виноград! Корабль отходит через месяц. А через год, клянусь, я пришлю вам свой собственный кофе!
Хозяйка. Кофе?
Пелегрин. Все те недели, пока меня трепала лихорадка и я валялся больной и жалкий, я чувствовал себя, как в пожизненном заключении, и все добряки, приходившие меня утешать, понимали, что лгут, говоря, что я еще встану на ноги и отправлюсь куда захочу… Теперь уж все позади, а тогда, в те дни, я думал только об одном: выпить бы еще бутылку вина, выбраться бы еще раз к живым людям!..
Доктор. Да, вы часто говорили об этом.
Пелегрин. И вот…
Доктор. Бутылка еще не пуста…
Пелегрин. Вы только посмотрите на этих людей!
Доктор. Я вижу их.
Пелегрин. Почему они не живут?
Доктор. Что вы хотите этим сказать?
Пелегрин. Жизнь коротка. Они не знают этого? Почему они не поют? Почему не живут?..
Шум среди крестьян.
Первый. Поцелуй меня в задницу, понял?!
Второй. Завтра я пригоню быков…
Первый. Да не буду я их кормить, еще на ярмарке тебе сказал — не буду! Пригони их сам дьявол — не буду, и крышка!..
Третий. Весной, как начнем пахать, ты и сам им не нарадуешься.
Первый. Весной!
Третий. Барон хотел сделать, как лучше…
Первый. Хотел! Каждый не дурак покупать быков, коли есть деньги. А чтоб арендатор их кормил! Увижу барона, скажу ему прямо в лицо: хотеть и делать — не одно и то же, ваша милость!
Третий. Ты нам все только испортишь…
Первый. По козырю…
Продолжают играть молча, но с силой ударяя картами по столу.
Пелегрин. Что это за люди?
Хозяйка. Арендаторы.
Доктор. Связаны с замком.
Пелегрин. С замком?
Доктор. Как лошадь с повозкой.
Хозяйка. Целый месяц уж спорят из-за быков, которых им купил барон. Скоро до того дойдет, что самих быков будут спрашивать, как с ними поступить…
Пелегрин. Барон, вы говорите?
Хозяйка. Наш барон! — как здесь все говорят. Наш замок! А никто из нас в замке еще и не был, ни разу за всю свою жизнь.
Пелегрин. Почему же?
Хозяйка. Никого не пускают. Разве что арендаторов по праздникам, когда те являются со своими подношениями.
Пелегрин. Почему же туда никого не пускают? Хозяйка. Почему? А вот подите и спросите
