Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
Елизавета Дворецкая
Ворон Хольмгарда
Часть первая
Глава 1
Силверволл, накануне Зимних Ночей[1]
– Арни! Ну что ты там стоишь мокнешь? Я замерзла, пойдем домой!
Арнэйд куталась в плащ, отяжелевший от сырости. Дождь вроде бы не шел, но в воздухе зависла морось, одежда постепенно напитывалась влагой. Ноги застыли, пальцы заледенели. Хотелось домой, где тепло и сухо, пахнет горячими ржаными лепешками, пылает огонь в очаге, смолистый дым уходит под высокую кровлю. Поскорее бы сбросить плащ и кафтан, мокрые и тяжелые, и обогреться.
Арнор все смотрел куда-то вдаль, туда, где в роздыхе на восток от Силверволла текла за холмиками и рощами Мерянская река[2]. Она служила некой границей: на западном ее берегу лежал Бьюрланд и подвластная Хольмгарду часть Мерямаа, а на восточном раскинулись малоизвестные земли, которые здешние русы считали частью Утгарда[3]. «Мы здесь живем на самом краю Мидгарда, отсюда уже Утгард видать», – каждый раз, глядя в ту сторону, вспоминала Арнэйд слова давно покойной матери. Силверволл располагался на длинном взгорке над Медвежьим ручьем, и отсюда открывался широкий вид на окрестные выпасы, полоски давно сжатых нив, дубовую рощу, которая и дала поселению его мерянское название – Тумер. В теплую пору вид бывал довольно веселый, особенно когда скотина паслась на лугах, но сейчас любоваться было нечем: взгорки в блеклой траве, ручей в желтой высохшей осоке, черные ветки голых рощ, груды бурых палых листьев. Угрюмое вечернее небо давило, гнало под крышу.
Наконец Арнор повернулся и направился к ней. Глядя сквозь морось, как приближается его высокая, плечистая фигура, как он движется – спокойно, уверенно, как человек, полностью владеющий своим телом и не делающий лишних движений, – Арнэйд еще раз удивилась: в какого внушительного мужчину вырос ее брат! Во всей округе мало ему равных. Арнор был старше ее на год, но и сейчас в мыслях она нередко видела его большеглазым мальчиком лет восьми – каким запомнила в детстве. А он уже… настоящий великан, особенно в этих сумерках.
– На что ты там засмотрелся? – окликнула его Арнэйд. – У меня ноги совсем застыли.
Поверх шерстяных чулок на ней были носки-волосянки из конского волоса, почти непромокаемые, но холод стылой и влажной осенней земли уже добрался до пальцев.
– Просто вспомнилось… – Арнор не заметил ее досады. – Был какой-то вечер… или несколько, я не помню. Уже в самом конце, перед тем как мы до знакомых краев добрались. Тоже была морось, сначала дождь шел, потом вот такое, уже не дождь, а скорее туман, густой, хоть ножом режь. Мы плывем, налегаем, чтоб не окоченеть, все молчат… Говорить не о чем, осточертели эти рожи, эти весла, эта река, а деваться некуда. Вот совсем некуда, ты только представь – гребешь и не знаешь, будет ли что впереди, или мы уже в таком месте, где кроме тумана и нет ничего…
– Мокрая Морось… – прошептала Арнэйд, намекая на палаты Хель.
– Вроде того. Вокруг тихо, берегов не видно, только весла плещут, уключины скрипят… Слушаешь это, слушаешь, и уже не понимаешь, где ты, кто ты, жив или умер… Вот правда, кажется, что ты уже умер и будешь так грести вечно…
Он замолчал, не то оживляя в памяти это ощущение, не то стараясь его прогнать.
– Арни, перестань! – взмолилась Арнэйд и взяла его за руку – тоже влажную от дождя, жесткую. Его пальцы неподвижно лежали в ее ладони, не отвечая на пожатие. – Ведь прошел уже год, как вы вернулись! Вы давно дома, неужели ты так будешь вечно… грести!
– Я иногда думаю… Может, мы и правда тогда заплыли куда-то в Нифльхель. Нас потом оттуда выпустили, но часть…
«Часть души осталась там». Арнор не сказал этого вслух, но Арнэйд поняла. Она не смела возражать: ее братья вернулись с Хазарского моря не такими, какими ушли, и некая отстраненность поселилась в их глазах. Особенно у Арнора. Виги, младший, более веселого и легкого нрава, год спустя уже был больше похож на себя прежнего.
Что сделать, чтобы вернуть и ту, потерянную часть души?
– Пойдем! – с нежной мольбой произнесла Арнэйд и потянула брата к дому.
* * *
– Это было давным-давно, еще до того как Тородд конунг впервые пришел из Хольмгарда в Мерямаа и обложил племя мери данью…
В темноте холодный дождь усилился, звучно капало с крыш, постукивало в заслонки на оконцах. Но оттого еще уютнее было сидеть в полутьме, глядя на огонь в просторном, сложенном из валунов очаге посреди дома, ощущать запах смолистого дыма, уходящего под высокую кровлю. Ближе к весне любому опротивеет этот дым, но сейчас он, товарищ жаркого огня, разведенного в доме среди осенней промозглой сырости, нес блаженство, обещая защиту хрупкой человеческой жизни от губительных духов холода и тьмы.
Арнор и Арнэйд оставили у двери мокрую обувь и пробрались в дальний угол, к ларю, чтобы найти сухие чулки. «Коленки совсем застыли!» – шепнула Арнэйд и, усевшись на ларь, стала растирать их; Арнор опустился на колени рядом и принялся сам растирать ей замерзшие ноги, поглядывая на людей у очага.
В эту пору в доме у Дага каждый вечер бывали гости. Они приходили уже после еды, не к столу, а чтобы послушать его рассказы. Прямой наследник изначальных северных насельников на Мерянской реке, Даг знал все предания о тех, кто обосновался здесь больше ста лет назад и заложил основы мерянской руси. Его деды устроили первое святилище, и люди из рода Дага приносили жертвы за весь Бьюрланд – Страну Бобров, как русы называли эти места.
– Жил один человек, и звали его Хринг. Однажды пошел он в лес, стал рубить дерево, а оно и упало прямо на него. Лежит он, не может освободиться. Вдруг видит – идет медведь. Ну, думает Хринг, пришла моя смерть. А медведь ему говорит: что ты дашь мне, если я тебе помогу? Возьми, говорит Хринг, что пожелаешь. Хорошо, говорит медведь, когда настанут Зимние Ночи, я приду к тебе и возьму то, что мне желательно…
Арнор и Арнэйд сели ближе к очагу, Арнэйд взялась за пряжу. Эти слова были в числе ее самых ранних воспоминаний. Лет пятнадцать назад или даже больше, когда она была такой же, как Ерлави, – одна из младших сводных сестер, что еще не научилась прясть и все лезла к Арнэйд на колени, – эти же саги рассказывал дед, Арнбьёрн. Отец тогда еще не начал седеть, его широкие плечи не горбились, и он не хромал на левую ногу. В те годы Даг был таким же стройным и полным сил, как сейчас Арнор. Брат сидел напротив, и она видела, как пламя очага отражается в его задумчивых глазах. Арнор и Арнэйд, старшие дети своих родителей и погодки, были очень схожи: продолговатое лицо с высокими скулами, из-за чего щеки кажутся слегка впалыми, большие светлые глаза, ровные брови. Только нос у Арнора был прямой, с легкой горбинкой от перелома, а у Арнэйд – курносый, материнский; зато глаза ей достались более яркого оттенка. О своем сходстве они знали от родичей, но каждый из них считал, что другой уродился куда красивее. Арнэйд находила, что брат ее очень видный мужчина; Арнор полагал, что сестра очень привлекательная девушка, особенно благодаря голубым глазам, и что ее своеобразные черты – в них отразилась славянская, варяжская и мерянская кровь, – вместе с древностью рода, благоразумием и доброжелательностью делают ее редкой драгоценностью среди женщин Силверволла.
Заметив, что Ерлави мешает сестре работать, Арнор приподнялся, протянул руки, снял малявку с колен Арнэйд и посадил к себе. Арнэйд благодарно улыбнулась ему. У нее хорошие братья – Арнор и Вигнир, те, что ей родные и уже взрослые. Дети мачехи, Ошалче, пока еще малы – старшему лишь семь лет, – и непонятно, выйдет ли из них толк.
– Было у Хринга три дочери, – рассказывал тем временем Даг. – И вот подошли Зимние Ночи, стали в доме варить пиво и готовить угощение. Однажды вечером стучит кто-то в дверь. Открывает Хринг – а за порогом стоит медведь…
Голосом и повадкой Даг так ловко выразил испуг хозяина, что младшие дети взвизгнули.
– И говорит ему медведь:
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
