Елизавета Дворецкая
Княгиня Ольга. Ведьмины камни
Часть первая
Глава 1
Королева Сванхейд о многом хотела поговорить со своим двоюродным братом Эйриком – без веской причины женщина пятидесяти лет не пустится в далекое путешествие посреди зимы. Однако, увидев его, от изумления она растерялась и даже не ответила на приветствие.
– Ты тоже не помолодела, дорогая! – Эйрик прочел ее мысли по лицу, хотя Сванхейд славилась самообладанием, а он никогда не отличался особой проницательностью. – Мы ведь не виделись с тобой целых двадцать пять зим. Ну, может, двадцать четыре. Ты ведь не ждала, чтобы я остался прежним. Впрочем, я-то тебя сразу узнал. Ты меня поцелуешь, или нужны достойные доверия свидетели, что я – это я?
– Где твои рыжие волосы, Эйрик? – пробормотала Сванхейд, делая несколько шагов ему навстречу, чтобы он мог ее поцеловать.
– Вон они. – Эйрик кивнул ей за спину. – Теперь живут у тебя.
Удивленная Сванхейд обернулась и обнаружила позади своего младшего сына Хакона, по прозвищу Логи-Хакон[1]. В свои пятнадцать лет он начал быстро расти, и уже было видно, что будет он высоким, в материнскую родню. Рыжие волосы, довольно длинные, у него были пышнее и ярче, чем Сванхейд когда-то видела на голове его дяди Эйрика.
Увы, волосы Эйрика потускнели и поредели – ему пошел шестой десяток. Сванхейд запомнила его великаном, с крупными чертами малоподвижного лица; несокрушимая уверенность в своей силе сказывалась в каждом его движении, во взгляде, в низком голосе. Теперь борода его была почти седой, лишь на щеках сквозь белизну просвечивала рыжина; он отяжелел, лицо покрылось морщинами. Уверенный взгляд приобрел задумчивость с оттенком глухой печали – Эйрик не хотел мириться с подступающей старостью, но понимал, что время его подвигов и славы миновало.
Эйрик не польстил сестре, сказав, что узнал ее сразу: Сванхейд, пожалуй, за те же двадцать пять лет изменилась меньше. Красотой лица она и в юности не отличалась, а морщины не скрывали выражения ума и силы, которым дышали ее суровые черты и голубые глаза. Родив одиннадцать детей, она сохранила худощавое сложение и завидное здоровье, которое и позволило ей пуститься в зимнюю дорогу вверх по реке Мсте, за пятнадцать дневных переходов на восток, к волоку между Мстой и Мерянской рекой[2]. Эйрик приехал на эту встречу с востока, из земли, называемой русами Меренланд, а собственными уроженцами – Мерямаа. Этими уроженцами он, с позволения Олава, конунга Хольмгарда, правил уже двадцать пять лет.
– Сожалею о твоем муже. – Выпустив Сванхейд из объятий, Эйрик почтительно склонил голову. Двадцать пять лет назад он ни перед кем не склонялся даже из вежливости. – Олав конунг был разумный и достойный человек. Мы с ним хорошо поладили в свое время.
– И тем более жаль, что этот лад умер вместе с ним, – не удержалась Сванхейд, сразу переходя к делу.
– Заходи же, что мы стоим на холоде! – Эйрик, вышедший во двор встретить сестру, указал ей на дверь в дом.
Местом их встречи был Видимирь – довольно новый погост, поставленный по приказу Эйрика для постоя его дружины. Все двадцать пять лет он упорно расширял пределы подвластных ему земель, не только на восток, но и на запад, а этому Олав конунг радовался куда меньше. По их давнему уговору, Эйрику полагалось продвигаться на восток по Мерянской реке, подчиняя и усмиряя народы по ее берегам, чтобы обезопасить путь к Булгару и увеличить собираемую дань. Все это Эйрик делал как нельзя лучше, но одновременно продвигался и на запад, в области, населенные словенами, а те были собственными данниками Олава. Построив Видимирь, Эйрик почти вплотную подобрался к тем пределам, где собирал дань сам Олав – его сборщики доходили до Забитицкого погоста, в двух переходах от Видимиря на запад.
Забитицкий погост на Мсте был западной точкой волока – от него можно было плыть до Хольмгарда, а Видимирь – крайней восточной. Их разделяло около двух пеших переходов, не соединенных сплошным водным путем. Край этот был насыщен реками, озерами и болотами так густо, что передвигаться по нему было намного легче зимой, чем летом. Собственно волок по большей части проходил по мелким рекам и озерам, и лишь некоторые участки приходилось преодолевать по суше, волоча лодьи на катках через настланные гати.
В озере Видимирь волок заканчивался: от него извилистая речка Ольховка вела в Песь, и здесь по существу начиналась Мерянская река, то есть водный путь к далекому Хазарскому морю. Для погоста Эйрик выбрал пригорок на берегу, откуда открывался широкий вид на озеро. Вал с частоколом поверху окружал широкую площадку с кольцом изб; здесь же был большой дом для постоя дружины, клети, кузница, навесы для лошадей. Одни ворота выходили в поле, другие, противоположные – на берег озера. Постоянного населения здесь собралось около сотни человек, и городок окружали выпасы, огороды, пашни. Зимой здесь останавливались Эйриковы сборщики дани, перед тем как повернуть назад на восток, а летом – торговцы, ездившие между Мерямаа и Хольмгардом.
Сванхейд со смесью неудовольствия и одобрения окидывала взглядом срубы из толстых сосновых бревен, под крышами из дерна, озерного тростника и дранки. Ей нравилось, как хорошо здесь все устроено, но она не могла радоваться, что Эйрик так прочно обосновался в этом краю. Эйрик предложил встретиться в Видимире, и Сванхейд пришлось согласиться – на Забитицком погосте две дружины не смогли бы разместиться. Эйрик же обещал ей и ее людям удобное пристанище – и не обманул.
Вступив вслед за братом в большой дом, Сванхейд с удовольствием увидела пылающий в длинном очаге, обложенном камнями, жаркий огонь.
– Мы приветствуем тебя, госпожа Сванхейд, под этим кровом! – раздался впереди звонкий молодой голос. – Да будут милостивы к тебе Скади и Улль, повелители зимних дорог, да защитит нас Тор, да согреют этот дом теплом Фрейр и Фрейя, и да пошлет вам, владыкам земель, мудрости Один для разрешения всех дел ко всеобщему довольству!
Речь эту произнесла уверенным и бойким голосом молоденькая девушка – лет пятнадцати, высокая ростом, с продолговатым умным лицом. Весь ее облик дышал таким ярким сочетанием телесной свежести, здоровья со зрелостью ума, что Сванхейд улыбнулась от недоверчивого восхищения. Девушка была одета хорошо, даже богато – платье тонкой светло-зеленой шерсти, орехово-коричневый хенгерок, отделанный по верхнему краю шелковой красно-зеленой тесьмой, золоченые наплечные застежки, а между ними ожерелье из крупных зеленых и более мелких бусин золотого стекла. Русые волосы девушки были заплетены в длинную косу, к шелковому очелью крепились на висках несколько крупных серебряных колец, а маленькие серебряные колечки были вставлены в уши. В Свеаланде такого не носили, кольца на очелье и в ушах были в обычае у мерян, а от них перешли к мерянской руси.
На шее девушки висело еще одно ожерелье, сделанное, как Сванхейд подумала по первому взгляду, из звериных зубов или косточек. Посчитав было это еще одним чудным мерянским обычаем, она вгляделась и подняла брови: это оказались не зубы, а камни. Пять камешков – белый, серый, красновато-бурый, черноватый, песчано-желтый. Величиной от ногтя на большом пальце женской руки до голубиного яйца, разных очертаний: одни почти круглые, другие продолговатые, а самый большой, красноватый, расположенный в середине, напоминал треугольник со сглаженными углами. Самый темный и впрямь походил на волчий зуб. Все их объединяло наличие отверстия, не высверленного, а от природы; через отверстия был пропущен красный шерстяной шнурок, обвязанный так, чтобы камни не наезжали друг на друга.
В руках девушка держала серебряную чашу хазарской или булгарской работы и протягивала ее Сванхейд.
– Выпей, госпожа, это тебя согреет.
Сванхейд взяла чашу, вдохнула теплый запах – отвар целебных трав и ягод с медом.
– Чабрец и зверобой, да? – Потянув носом, Сванхейд подняла глаза на девушку. – И малина.
– Еще душица, малиновый лист, шиповник.
– А ты… Это твоя дочь, Эйрик? – Сванхейд отпила из чаши, с удовольствием проглотила горячее душистое питье и взглянула на брата. – Которая?
Она
