Мария Никольская
Двойники
1.
Свет. Ослепляющий, уничтожающий свет вспыхивает перед моими глазами, а дальше только ничто.
Я прихожу в себя медленно. Голоса бубнят на заднем плане, словно раздражающие укусы в мою нервную систему. Я с трудом пытаюсь открыть глаза.
– Кажется, он просыпается. – слышу вдалеке обеспокоенный голос.
Открыв наконец глаза, я вижу больничную палату. Она совсем маленькая и неуютная, хотя, наверное, больницы и должны быть такими. Я перевожу глаза на женщину, сидящую рядом со мной. У нее яркие рыжие волосы и очень бледная кожа. Под глазами темные круги, она явно не высыпалась. Женщина резко вдыхает, видя мой взгляд, и шепчет:
– Эрик?
Пытаюсь сосредоточиться и вспомнить, мое ли это имя. Понимаю, что да.
– Ты узнаешь меня, Эрик? – спрашивает женщина.
Я напрягаю память изо всех сил, голова раскалывается, но мне все же удается извлечь из глубин памяти имя: Регина.
– Ре…Регина? – хрипло говорю я.
Мой голос похож на скрежет колес поезда, во рту пересохло.
В палату бодрым шагом заходит мужчина. По его халату я определяю, что это врач, а по его глазам можно сказать, что он чертовски любит свою работу. Он весь сияет, и мне, чувствующему себя паршиво, хочется дать ему по лицу.
– Мистер Харрис? – расплывается он в улыбке. – Как вы себя чувствуете?
– Как будто меня переехал грузовик. – с трудом проговариваю я.
– Ну, это недалеко от правды! Вы помните, что с вами случилось?
Я погружаюсь в разбитую тыкву, именуемую моей головой, но ничего не вытаскиваю на свет.
– Нет, ничего не помню.
Женщина рядом со мной, Регина, вскидывает на доктора глаза.
– Это ничего, последствия травмы головы. – успокаивает ее бодрый врач.
Затем он обращается ко мне:
– Мистер Харрис, вы попали в аварию. Машина вылетела на встречную полосу и столкнулась с вами. Ваша машина перевернулась, но вы отделались сотрясением мозга и сломанными ребрами.
– Да, отделался, лучше не скажешь. – проскрипел я.
– Зато вы живы. – внимательно посмотрел на меня врач.
***
В больнице меня держат еще неделю, пока, наконец, не настает день свободы, меня выписывают. Голова у меня трещит, словно по ней бьют молотом, таблетки только слегка улучшают состояние. Ребра ноют, боль мешает дышать. Однако, как только я выхожу из больницы, мне сразу становится лучше. Стены палаты смыкались вокруг меня, я будто задыхался, а теперь, по крайней мере, я буду выть от боли дома.
Моя жена Регина забирает меня на машине. За неделю в больнице я вспомнил ее, нашу небольшую квартирку в центре, мою не слишком насыщенную жизнь.
Сажусь на пассажирское сидение и бросаю взгляд на Регину. Она улыбается мне в ответ, но что-то в ее улыбке меня смущает. Какое-то внезапное, как рябь на воде, сомнение мелькает в моем сознании. Я списываю его на побочный эффект от десятка обезболивающих, которые я принимаю.
Мы заходим в нашу квартиру, тут все как раньше. Повсюду книги: они стоят на полках, лежат на столе у окна. Мы с Региной оба заядлые книгочеи, которые предпочитают старый добрый запах настоящей книги бездушной электронной. Поэтому, естественно, вся наша квартира завалена ими. Я радуюсь книгам, как старым друзьям.
– Я приготовила пирог с утра. – пугает меня голос Регины.
Я погрузился в мысли, и она застала меня врасплох.
– Сейчас разогрею. – продолжает она.
Мы садимся за маленький потрепанный столик на кухне, я незаметно глажу пальцем скол на ножке. Это непроизвольное движение вошло у меня в привычку и сейчас дарит мне ощущение спокойствия.
Я с наслаждением втягиваю запах пирога с мясом и сыром, моего любимого, прежде чем осторожно отломить кусок. Но, начиная жевать, я сразу понимаю: что-то не так. Поддев вилкой корочку, я вижу, что Регина добавила в пирог кинзу, на которую у меня аллергия.
– Что случилось? – удивленно спрашивает жена.
Я чувствую, как начинает опухать мое горло.
– Регина, ты положила кинзу? – закашлялся я. – У меня же аллергия!
На секунду на ее лице мелькает недоумение, а затем осознание, которое кажется мне слегка наигранным.
– Прости, Эрик! Я сто лет не готовила этот пирог и забыла.
Резко встав, я рыщу в аптечке в поисках антигистаминного. Как только таблетка проскальзывает по моему горлу, мне сразу становится легче дышать. Как Регина могла положить мой единственный аллерген в пирог, который она готовит пару раз в месяц?
Ночью меня мучает бессонница. Может, это последствие принятия лекарств, а, может, виновата раздражающая мысль, которая не покидает меня, точит мой разум. Моя жена бы никогда так не поступила.
2.
Из-за травм я нахожусь на больничном еще три недели. Я слоняюсь по квартире не зная, куда себя деть. Беру в руки книгу и отбрасываю, включаю телевизор – там одни тупые телешоу. Даже мои родители и сестра, навещающие меня по очереди, не могут отвлечь мой разум от постоянной тревоги.
Как бы я ни гнал от себя эти беспокойные и даже больные мысли, я снова и снова возвращаюсь к ним.
Пристально наблюдаю за Региной. Все в ней: голос, походка, запах – осталось прежним, но что-то не дает мне покоя. Поворот ее головы, когда я зову ее, случайно брошенная фраза – и убежденность охватывает меня. Регина – не моя жена.
Она уже начинает замечать, что со мной не все в порядке. Все чаще жена спрашивает меня, почему я так странно смотрю на нее. Я отмахиваюсь, но мою холодность к ней не так то просто объяснить. Мое раздражение ею, собой растет с каждым днем, пока, наконец, не выливается в сцену, за которую мне стыдно.
Мы ужинали и вроде все было как обычно. Регина пила вино, и я бы тоже не отказался, но все еще принимал лекарства. Рагу из баранины получилось отменное. Все способствовало спокойному, теплому вечеру, но между нами сквозила отчужденность. Молчание теперь было нашим лучшим другом.
– Что происходит? – наконец не выдержала Регина. – После того, как ты попал в аварию, ты странно себя ведешь со мной. Я что-то сделала не так?
Понимая, как смехотворно прозвучат мои обвинения, я ответил:
– Все в порядке, просто обезболивающие делают меня сонным, вот и все.
Лицо Регины изменилось всего на секунду, но я заметил выражение, которое никогда раньше не появлялось на ее лице – отвращение.
– Ты лжешь. – процедила она. – Почему-то ты меня возненавидел, но я не понимаю, чем заслужила это!
Последние две
