Отар Чиджавадзе
Зуб акулы
Повесть «Зуб акулы» — это история трёх арабских мальчиков, лишённых детства и человеческого счастья в стране, где хозяйничают европейские колонизаторы.
Автор повести Отар Иванович Чиджавадзе много лет путешествовал по Африке. Это было ещё до начала освободительной войны в Алжире. Он был свидетелем того, как бесчеловечно обращались колонизаторы с народами захваченных ими стран. Всё, о чём пишет О. И. Чиджавадзе, он не выдумал, а видел своими глазами.
События, описанные в повести, относятся к прошлому алжирского народа. Мы знаем, что вот уже восьмой год героический народ Алжира борется за свою свободу и в нынешнем году одержал серьёзную победу в этой национально-освободительной борьбе. Сейчас писатель работает над новой книгой, в которой он рассказывает о дальнейшей судьбе его героев — бойцов Алжирской освободительной армии.
В этот день Али исполнилось тринадцать лет. Упёршись босыми ногами в дно маленькой, почерневшей от солнца и воды лодки, он изо всех сил налегал на вёсла. Треугольный, в заплатах парус беспомощно висел на короткой мачте, вздрагивая при каждом рывке.
Солнце только взошло, но уже жгло нестерпимо.
«Сегодня будет очень жарко», — подумал Али и с любовью посмотрел на старшего брата.
Хусейн спал, спрятав от солнца голову под скамейку. Широкоплечий, с выделяющимися под тонкой кожей мускулами, он занимал почти всё дно лодки.
Не переставая грести, Али то одной, то другой ногой пытался отгонять от брата назойливых мух.
Али снимал руку с весла только для того, чтобы поправить свою единственную одежду — кусочек обёрнутой вокруг бёдер материи, затянуть ещё потуже пояс и, как бы невзначай, лишний раз коснуться висящего с правой стороны большого морского ножа.
Мечта Али исполнилась: теперь он настоящий искатель губок — у него есть нож для защиты от акул и осьминогов. Увидели бы его теперь алжирские ребята! От восхищения и зависти у них, наверное, покраснели бы уши! Жаль, что у Али не растёт борода, а то бы он, как Хусейн, брился этим ножом. Совершенно так же, как и брат, без мыла. Хусейн говорит — если бреешься без мыла, лицо становится белее… А чем светлее у человека кожа, тем больше с ним считаются.
Светло-серая полоска низкого берега, к которому он сидел лицом, всё уменьшалась. Слева берег был уже едва виден, справа же он заворачивал в сторону моря узким, похожим на кривую арабскую саблю кряжем. Теперь уже хорошо была видна белая пена прибоя, отделявшая его от моря.
Вон там, в этом заливе, они должны добывать губку.
Хусейн тяжело вздохнул и перевернулся на спину. Большой камень, лежащий на смотанном лине, мешал ему вытянуть ногу.
«Только бы он не проснулся! — подумал Али. — Бедный! Он так устаёт… И всё из-за меня. Другие работают вдвоём, ныряют по очереди. А он не позволяет мне нырять, жалеет».
Али сделал передышку и, прикрыв от солнца глаза ладонью, проверил, правильно ли держит курс.
Сегодня они вышли в море поздно. В заливе уже собралось много лодок. Некоторые были так далеко, что казались совсем маленькими. Они медленно покачивались на волнах. Значит, добыча началась.
Вчера Хусейн пришёл домой поздно ночью, пьяный. Али ждал его возвращения, сидя у завешенного мешком входа в землянку. Мальчик долго смотрел на усыпанное звёздами небо и думал, каким это образом душа умершего человека может полететь так далеко и превратиться в маленькую блестящую звёздочку. Потом он мечтал, что станет лётчиком и будет летать высоко-высоко, между этими звёздочками, и найдёт своего отца, которого в прошлом году раздавило в Алжирском порту сорвавшееся с крана бревно.
Протирая глаза, Али стал искать отцовскую звёздочку, но всё стало каким-то туманным, далёким, и мальчик уснул.
Его разбудили громкие голоса Хусейна и товарищей брата. Они ругали скупщика губок господина Ренара. При свете взошедшей луны Али видел, как мужчины размахивали руками. Каждый жест предвещал господину Ренару по меньшей мере смерть.
Али подошёл к ним. Хусейн тотчас же умолк. Араб никогда не посмеет ругаться в присутствии своего брата.
— Ты ещё не спишь? — Хусейн запустил пятерню в курчавые волосы Али и притянул голову мальчика к своей груди. — Посмотри, что я тебе принёс! — Под мышкой у него торчал завёрнутый в бумагу длинный предмет. — Только с условием— ты никогда не будешь заниматься ловлей этих проклятых губок!
Ловцы пошли дальше, продолжая ругаться и жестикулировать. Али развернул бумагу. Длинный морской нож в кожаных ножнах лежал у него в руках. Али потянул его за ручку, и при свете луны синеватым светом заблистало острое, как бритва, лезвие.
— Ну, даёшь слово?
Али молчал, прижимая к сердцу подарок.
— Ну! — начал сердиться Хусейн.
— Почему, Хусейн? Ведь искатели губок зарабатывают больше других арабов!
— Да, но во много раз меньше, чем любой европеец!.. Садись!
Они сели на кучу крепких, как кирпич, высохших губок, ещё не очищенных от ила, песка и мелких камней.
Вдали, на самом конце маленькой рыбацкой деревушки, выли голодные шакалы. Иногда, шумя крыльями, пролетала какая-то большая ночная птица, слышался тихий рокот прибоя.
— Ты же знаешь… никто из нас не доживает до тридцати лет!
— А разве это мало, Хусейн?
— Значит, мне осталось ещё лет семь, — сказал Хусейн. — Эх, может быть, и не мало! — с горечью вздохнул он и, закинув за шею руки, растянулся на куче губок. — Вот заработаю деньги и брошу эту работу! — уже успокаивая самого себя, произнёс он.
Али долго не мог заснуть от радости.
Поэтому они сегодня и проспали. И Али не хотел будить уснувшего в лодке Хусейна, один грёб более двух часов, хотя ему всё чаще и чаще приходилось делать передышки.
«Какой он хороший! — думал Али, смотря на красивое тёмно-бронзовое лицо Хусейна. — Другие, когда напиваются, дерутся, а он приносит подарки и ласкает».
Чувство нежности к брату сжало сердце Али.
Он с таким усердием начал отгонять от него мух, что случайно задел Хусейна ногой.
— Почему раньше не разбудил меня? — сказал Хусейн и, отобрав у брата вёсла, начал грести с такой силой, что казалось, у лодки выросли крылья.
Их вчерашнее место ловли было уже занято другими. Пришлось плыть дальше.
Хусейн нервничал, что с ним случалось очень редко. Он всматривался в синевато-голубую воду, проверял положение лодки, ориентируясь по каким-то только ему известным приметам, но всё
