Пролог
– Ромааа! – закричала мать. – Иди сюда, паршивец, я обделалась!
Рома как раз хотел идти в погреб, но услышав крик матери, сразу развернулся. Подхватив заранее заготовленные полотенца и ведро с водой, он вошёл в её комнату.
Уже десять лет его мать, Вероника Леопольдовна, прикована к кровати. Аутоимунное заболевание превратило её в беспомощного инвалида – всё тело ниже шеи парализовало полностью. Врачи объясняли, что это что-то генетическое и не поддаётся лечению. Сначала пожилую женщину держали в больнице, но как только стало ясно, что лекарства нет, её выписали на поруки сыну.
Рома был единственным ребёнком, и мать воспитывала его без отца. Он помнил, сколько труда она вложила, чтобы поднять его, дать ему сначала среднее, а потом и высшее образование. Теперь пришёл его черёд отдавать долг.
– Давай быстрее, телевизор загораживаешь! – ворчала мать, пока он менял ей подгузник для взрослых. – Воспитала дармоеда! Уже сорок лет тебе, а всё ерундой занимаешься, в компьютере своём сидишь. Даже жену найти не можешь!
Он не стал указывать ей, что сейчас именно она живёт на его иждивении. Не стал отвечать, что на компьютере он работает программистом на удалёнке, и что эта работа идеально подходит для её ситуации, потому что Рома почти всегда дома, всегда готов прибежать на мамин зов.
А как найти жену, если тебе уже за сорок и у тебя на иждивении больная мать? Да ещё и живёшь в селе. Кто согласится выйти за такого? Только какая-нибудь совсем отчаявшаяся толстуха-разведёнка с тремя детьми лет сорока.
А такая Роме не нужна. В целом, он вообще не нуждался в женщинах.
Потому что у него был секрет.
В общем, жизнь устраивала Рому полностью. Ещё бы свет регулярно не выключали – стало бы совсем хорошо, но что поделать, жили они в селе Вартановка. А в русском селе с некоторыми вещами надо просто смириться.
Закончив уход за больной, он вылил воду из ведра, а ставшие коричневыми полотенца отправил в специальный таз для грязного маминого белья. Не стирать же экскременты в машинке вместе с чистым бельём. Приходилось отмывать бельё руками.
Оставив полотенца замачиваться, Рома пошёл в погреб.
О, погреб! Иногда он ловил себя на том, что тихонько повторяет это слово, будто бы сломанный магнитофон.
Погреб был его территорией. Его вотчиной. Его маленьким миром. Его сокровенной тайной. А ещё – предметом гордости.
Иногда Роме казалось, что не будь у него этого погреба, он бы давно спился или сторчался. А так – трезвый подтянутый мужик чуть за сорок, ведущий здоровый образ жизни. Даже пресс немного есть, потому что каждое утро он делает короткую зарядку.
Но погреб у него наличествовал и исправно дарил ему счастье.
Выйдя во двор, мужчина втянул в себя свежий деревенский воздух. Такого в городе точно нет. Счастливо улыбнувшись, он направился к погребу.
Вход в вотчину Ромы находился снаружи дома за толстым амбарным замком, ключ от которого он всегда носил на шее, вместе с двумя другими. Створки распахивались и вниз вела крутая лестница, за которой начинался небольшой коридорчик.
Впрочем, Рома никогда не полагался на что-то одно, и поэтому коридорчик преграждала обитая звукоизоляцией прочная металлическая дверь. К ней подходил второй ключик.
И наконец, пройдя небольшой импровизированный тамбур, он упёрся в клетку, замок, которой открывался третьим ключом.
За клеткой начинался Ромин персональный рай.
В достаточно просторной подвальной комнате находился компактный шкаф для инструментов, маленький уютный диван, небольшое кресло и стол, а ещё – большая двуспальная кровать.
Сейчас на кровати была расстелена клеёнка, на которой лежала кукла.
Подойдя к ней, Рома сразу же приложил два пальца к ярёмной вене – пощупать пульс. И огорчённо вздохнул. Пульса не было.
Очередная кукла сломалась.
Немудрено – вчера он отпилил ей вторую ногу.
Она и первую-то едва пережила.
Видит Бог, Рома не хотел для неё такого исхода, но вина лежала целиком на ней. Почему она перестала как-то реагировать, когда он занимался с ней любовью? Он задавался этим вопросом вновь и вновь. Разве он не любил её?
Сначала всё шло хорошо. Она кричала, сопротивлялась, потом просила его прекратить, затем плакала. Он любил, когда куклы реагируют. Но в какой-то момент она перестала и начала просто смотреть в потолок безжизненными глазами.
Но Рома знал, что делать с куклами, решившими уйти в себя. Боль была отличным способом возвращать их в реальность, и на какое-то время плётка, иголки, прижигания действительно помогли. Но ненадолго – кукла снова решила уйти.
Что же, это была её вина. Она сама напросилась. А что ему оставалось делать?
И он решил воплотить с ней свою мечту – создать куклу со сменными руками и ногами. Чтобы она была как та прекрасная голубоглазая кукла Барби без ручек и без ножек, на которую он с таким наслаждением спускал в детстве…
Тщательно подготовившись, закупив хирургические инструменты, Рома начал отделять от куклы лишние детали. Сначала одну ногу – о, как она кричала, как она орала, он сразу же почувствовал прилив сил и взял её прямо после операции. Потом другую.
И вот, неблагодарная кукла решила его бросить окончательно. Умереть.
С негодованием он ударил по лежащему на клеёнке телу кулаком. Затем ещё и ещё.
Сука. Все они суки.
Все они бросают его.
Рома бил куклу и плакал, остро ощущая одиночество в своей груди. Одиночество, да. Он просто хочет немного развеять своё одиночество. Хотел немного любви. Почему же все они его бросают? Почему?
Выплакавшись, он утёр слёзы.
Затем тщательно запаковал куклу в полиэтиленовый пакет. Завтра спозаранку Рома отнесёт её на свиноферму дяди Гриши, где иногда помогает по хозяйству. Голодные с утра свинюшки не откажутся от мяса.
Благо все его куклы весили немного – кукла не может быть старой. Наверное, правильнее было бы называть их куколками, но это слово мужчине не нравилось – от него разило чем-то насекомным.
Однако, кукла должна быть маленькой, гладенькой, такой, чтобы не было лишних деталей, вроде груди или попы.
Только девочки лет десяти-двенадцати имели шанс стать его куклами.
Ну что же, старая кукла сломалось, пришло время искать новую.
***
Рома называл этот процесс охотой.
Ему нравилось охотиться, чувствовать адреналин в своей крови, чувствовать опасность. Весь мир на страже. Весь мир охраняет детей.
Рома любил считать, что в
