L. Sundri
Следующая станция «Сокольники»
«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи». Двери дернулись, но перед тем как сомкнулись, в вагон влетела мужская фигура. Переведя дух, парень метнулся назад – вперёд, мест свободных полно, садись, куда хочешь, воскресенье, половина десятого, вечер. Но захотелось рядом с ней, с той, что сидела по центру, прикрыв глаза. Немаркий пуховик, вязанная шапочка в тон, черные джинсы, черные «мартенсы». Дать полиции ориентировку на такую, вовек не найдут. Из ушей в карман тянулись белые проводки наушников.
Он плюхнулся рядом и нарочито повернулся к ней всем телом. Она не отреагировала. Может, принципиально, а может, действительно не заметила – из наушников доносилась музыка.
Он протянул руку и помахал перед ее лицом. Реакции не последовало. Тогда он осторожно выдернул один наушник из ее уха и вставил в своё. Depeche Mode пел про то, что всё, что ты когда-либо хотел, в чем нуждался – здесь, в твоих руках. Она очнулась и, опешив, не успела даже возмутиться, как он вскочил перед ней на ноги и запел, подпевая Дейву Гэхану, оставшемуся в другом наушнике в ее ухе.
Она прыснула. Этот чудик энергично размахивал руками, многозначительно двигал бровями, как в немом кино и под конец громогласно, перекрывая грохот в поезде, призвал ее с чудовищным акцентом насладиться тишиной: «Энджой зе сайленс!». Немногочисленные пассажиры остались индифферентны, только несколько покосились – ещё один городской сумасшедший в метро. Она вытащила из кармана пуховика айфон нажала «стоп» и уставилась на него вопрошающе.
– Не возражаете, если присяду? – он кивнул на сиденье, с которого встал меньше минуты назад.
– Если скажу «нельзя», не сядете?
Он ждал ответа.
– Это общественное место, садитесь, где хотите, – она поймала болтающийся наушник и вставила в ухо.
Он сел, эффектно закинул ногу за ногу, под задернувшейся штаниной джинсов показался ярко-желтый носок в красный горячий чилийский перчик, на одном из которых красовалась дыра.
– Ой… – парень сконфуженно одернул штанину. – Ну да ладно, продолжаем разговор! Так значит, вы едете домой от бабушки! – он заглянул в шоппер, стоящий на полу между ее ногами. В сумке виделась горка контейнеров с едой.
– С чего это?
– Попал? Попал! Потому что вы не похожи на бабушку, которая везёт внучке обедов на неделю.
– Может, любимому человеку везу?
– Нет у вас никакого молодого человека.
– Хамите?
– Упаси боже! Просто константирую…
– Констатирую…
– И это тоже! Если бы я был на вашем месте и с молодым человеком, нашел бы чем заняться в такое время.
– Ну так заведите своего.
– Засчитано, – он покачал головой, как качает искушенный знаток элитных вин, пригубив какое-нибудь «шато» бородатого года.
Образовалась пауза. Поезд проехал «Сокольники» и приближался к «Красносельской». Она полезла в телефон, как бы давая понять, что игра закончена с равным счетом, никаких пенальти.
– А знаете, Вы мне сразу приглянусь! – зашел он с другого фланга. – Глаза у вас…
– Красивые? – с ноткой раздражения поинтересовалась она.
Он отрицательно покачал головой:
– Бровей мало. Сейчас это редкость.
– Спорный комплимент!
– Я вообще парадоксальный малый! – загадочно улыбнулся он и по театральному заиграл бровями. Она впервые повнимательнее присмотрелась к нему. Лицо его было ничем не примечательно: без четко очерченных скул или волевого подбородка – просто круглое, с немного курносым носом, глубоко посаженными рыжими глазами. Разве что у подбородка виднелся едва заметный шрам. Коротко стриженный, одетый в полупальто, которое ему было тесновато. Грубоватые руки, а под ногтями грязь.
– Не, я не то что бы работяга какой, – он поймал ее взгляд. – Я, считайте, финансист. Венчурный.
– Венчурный? – она усмехнулась. – Венчурное финансирование – это высокорисковые инвестиции в высокотехнологичные перспективные компании. Если мне память не изменяет. Вы в какие технологии вкладываетесь?
Поезд подъехал к «Комсомольской». Он заерзал, было видно, что он принимает решение, но когда двери захлопнулись, облегченно вздохнул:
– Банковские… Ну, не совсем банковские… Кредитные карты, – было видно, что он подыскивает правильное слово.
– Подделывали?
– В кругах, которым не так давно я был близок, это называлось «незаконное изготовление, сбыт и подделка банковских пластиковых карт».
Она как бы уважительно покачала головой.
– … до семи лет, – он скрестил указательный и средний пальцы правой и левой руки, изображая решетку.
– Впечатляющий хэштэг, – усмехнулась она, оценив конфигурацию, а он стыдливо вжал грязные ногти в кулаки.
– А чернозем у меня, это я копал сегодня.
– Очевидно, могилу для конкурентов?
– Нет, у товарища кот помер, помогал хоронить. Сфинкса, очень старого, лет 20 ему было.
– Кошки столько не живут. Вы свой срок из его возраста вычли? На зоне год за два, так говорят? – она сунула телефон в рюкзак, надежда на поездку в одиночестве иссякла.
– А Вы язвительная. Мне это нравится… Зигмунда жалко, конечно.
– Да, тяжелая судьба у Фрейда была.
– Зигмунд – это кот. Он знаете, как Макса любил?
– А Макс – это ваш подельник?
– Нет, Макс – это мой друг закадычный, мы с ним в театральной школе учились… Так вот Зигги, когда помоложе был, на даче летом для Макса воровал из магазина еду. Тому некогда было, весь в искусстве! Особенно с вечера… Бывало, притащит Зигги курицу, сам не ест. Максу у кровати положит и сидит, караулит, когда тот глаза открыть соизволит, – он изобразил неподвижного сфинкса, сидящего в ожидании пробуждения хозяина. И неожиданно чихнул. Она не выдержала и рассмеялась.
– Только однажды Зигмунда выследили, выставили Максу счет за ворованную курятину. Так ведь он ее не ел! Кот, пока ее приносил, в грязи всю изваляет, никакого аппетита!
Поезд тем временем они проехали «Красные ворота» и уже подъезжали к «Чистым прудам».
– Эх, моя любимая станция! – с нотками ностальгии воскликнул он.
– Романтика?
– Не, какая романтика! Я же в театре служил!
– Неужели в «Современнике»?
– Не верите?
–А стОит?
Он поднялся, схватился за вертикальный поручень, подался всем телом вперед, как революционер с фонарного столба, и, нарочито артикулируя, прочел, перекрикивая шум поезда:
– Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок!.. Карету мне, карету!
Он выдохнул и опустился обратно на сиденье рядом с ней.
– Браво. Только не знала, что у Хаматова и Стебунова был такой напористый дублер.
– Ну что вы! Я машинистом сцены работал. Но недолго…
– Видимо, венчурное финансирование засосало?
– Эх! – он махнул рукой и отвернулся.
Поезд остановился на «Лубянке». Он как ни в чем не бывало полюбопытствовал:
– Как думаете, Железный вернется на своё место?
– Если
