Мария ГАЛИНА
НА ДВУХ НОГАХ
Гарарин
Гульбище бессмертных
На это гульбище бессмертных
На эти тёмные аллеи
Под песню Аллы Пугачёвой
Про то, чтоб лето не кончалось,
Про я хочу увидеть небо
Пошли, покуда наливают.
Совсем не ведает о мире,
О том, что девки недотроги,
Паук, что свил гнездо в сортире,
В дощатой будке у дороги,
Он там сидит себе меж брёвен,
Печален и немногословен,
И видит небо в чёрной рамке
И в облаках сквозные ранки.
А мы, хотя и бестелесны
На этом гульбище небесном,
А всё ж пойдём туда, где праздник,
И пьяных хлопцев девки дразнят.
Туда, где топают ногами
Под дребезг дикого варгана,
И сок мясной шипит и плещет
На раскалённые мангалы,
Где, исцелившись от печали
Под песни Аллы Пугачёвой,
В рубахи белые одеты,
В крови изгвазданы заката,
Плечом к плечу на склоне лета
Стоят мои односельчане
На этом празднике бессмертных,
Под золотыми небесами,
Топча брильянтовую зелень
Под дребезг дикого варгана,
Под песни Аллы Пугачёвой.
И мы не пробовали манны,
И мы, покуда были живы, –
Мы больше пели, чем плясали,
И больше плакали, чем пели...
Гагарин
Репродуктор на столбе
Поёт песню о тебе,
О твоей несчастной, горькой, загубленной судьбе.
Бухгалтер средних лет
Покупает билет
Своей маленькой женщине, одетой в креп-жоржет.
Их посадят в пятый ряд,
Дверь за ними затворят,
И покажут в кинохронике привязной аэростат,
Академика наук,
Двух ткачих, цветущий луг,
Всё на свете исчезает, превращаясь в свет и звук,
Исчезают и они
В чёрной бархатной тени
В эти тёплые, последние, в эти солнечные дни.
Инопланетянин
Вечереет, горят на полях огни,
На охоту летит сова,
Человечек зелёный стоит в тени,
Светится бледная голова,
Он свалился с неба и жив едва,
Ничего не понятно, куда ни ткни.
Отчего был день, а потом потух,
Отчего кричит на дворе петух,
Что за баба в резиновых сапогах
Через двор шагает на двух ногах,
Кто сидит в тепле, кто не спит в дупле,
Что тут делается на земле.
Он в зелёных ручках несёт дары,
Он летел мимо самой чёрной дыры,
Он прошёл сквозь огонь и мрак,
На соседнем подворье жиреет хряк,
Чей-то тельник светится, будто флаг,
Дядя Петя упал в овраг.
Что-то там сокрыто в его ларце,
Бледный свет лежит на его лице,
Третий глаз под его челом,
Подступают сумерки, как вода,
И никем не узнанная звезда
Загорается над селом.
Летающая тарелка
Вот оно движется, толкая перед собой эхо,
То сжимаясь, то растягиваясь в процессе полёта,
Это не самолёт, это
Другое что-то.
Вот оно промелькнуло над городом и над домом,
Наливаясь багровым, точно в сумерках сигарета,
Середина лета смотрится на Садовой
В зеркало света.
Пропадает в облаке. Отдалённый гул достигает слуха,
И, безучастна к полёту небесной пули,
В тёплом халате у подъезда дремлет старуха
На венском стуле.
Ветер пытается сдвинуть с небесного склона
Облачную громаду.
День не кончается. Вьётся в тени балкона
Тень винограда.
Вот оно движется в облачном коридоре,
Недостижимое для радара,
Поворачивает на девяносто градусов, летит над морем,
Очевидно, к Босфору.
Рулевой на крейсере задирает голову в небо,
Смотрит, говорит непечатное слово,
Неподалёку рыбаки выбирают невод.
Шевелится в кошёлке серебряный шар улова,
Это рыболовецкий колхоз "Красные зори".
Он выполняет план по лову кефали.
День не кончается. Кто там пишет над морем
Алым на алом?
Ностальгия
От Китайской стены до Золотых ворот
золотистый плод, солнечный оборот,
и когда, прищурившись, смотришь на облака
или чуть повыше, можно увидеть, как
золотой Гагарин махнул крылом и исчез
в голубой глазури потрескавшихся небес.
Там кубышками хлопка по склонам ползут стада,
даже днём не гаснет рубиновая звезда
и, сухой улыбкой замкнув золотой оскал,
фотокору степенно позирует аксакал,
покуда в кольцо замыкают его аул
верблюжья колючка, праведник саксаул.
Бирюза Самарканда, бешеная Хива,
малярия её, халва её, пахлава.
На трибуне стоящий, подливает себе воды
пожилой звероящер, призывая крепить ряды.
Белый налив, красный диплом,
пионерский металлолом...
Дыня в два обхвата, мангал, тандыр,
чай зелёный хорош в жару,
транспарант с надписью "Миру – мир!"
хлопает на ветру.
Или вот: приполярный свет, зелёный лёд,
на китобазу опускается вертолёт,
и, стерев ладонью изморозь над губой,
фотокору, гордясь собой, позирует китобой,
и не слышит, как в водной толще печальный кит
"отпусти народ мой" впотьмах ему говорит,
в ледяной шуге, ворочая в горле ком,
указуя ввысь окровавленным плавником.
Или вот: молодой инженер в секретном КБ,
он ни грамма сегодня не пил, но слегка не в себе,
потому что мимо проходит на каблучках
практикантка Нина в круглых смешных очках.
А она, улыбаясь, рисует свои чертежи,
карандаш "кохинор" в детских
