Сказочник
Новая сказка о Колобке
А началась история сия
в тот мрачный день, когда родился я,
умножив страшных тварей поголовье.
Позвольте небольшое предисловье.
Отец мой был, представь, хороший малый.
Был человеком, что ни говори.
Ещё он был такой кузнец удалый!
И сердце доброе имел в своей груди.
А мать всю жизнь на поле пропадала.
Таких родителей не видел белый свет.
Их житие одно лишь омрачало –
то, что детишек не было. Привет.
И стал отец ковать себе сыночка –
такая вот на них тоска напала.
Как ни старался — ни сынка, ни дочки –
не вышло человечка из металла.
Года летели, всё шумя крылами,
их стаи пронеслись над головой.
Вернее, над седыми головами
всех тех, кого давно уже нет с нами,
но образ их храним своей душой.
На моё счастье (иль несчастье злое?),
чрез череду давно минувших лет
прошли живыми мама, папа, дед.
О дедушке я расскажу немного.
Изобретатель был он мировой,
все знали — у него талант от Бога.
Куда б ни привела его дорога
научных изысканий, мой герой
познаньям применение находит:
то тормоз смастерит он головной
(ножной, ручной придумал дед мой тоже),
то вдруг изобрести печенье может,
что ешь его — становишься худей.
За то в немилости бывал он у людей,
ведь худоба в те дни была не в моде.
Но не сдавался он; в таком же роде
его изобретеньям нет числа.
И наконец — Всевышнему хвала! –
и до меня однажды в непогоду
мысль гения тихонечко дошла.
Осенний день. Дождливо. Слякоть. Грязь.
А дед сидит, скучая без работы,
и моя мать, устало помолясь,
замешивает тесто для чего-то.
(И этим «что-то» скоро стану я.
Но забегать вперёд, друзья, не будем –
о том ещё не ведала семья.)
Вот мой отец (вот-вот отцом он станет)
почитывает, сидя на диване,
последний выпуск «Энских Новостей»:
— Вот, скукота… совсем уж нет вестей, -
заводят диалог мать и отец.
— Неужто своей жизни под конец –
тут в разговор дедуля мой вступает –
с внучатами я, блин, не поиграю.
— Ты что ругаешься, дедуля, постыдись -
вдруг нашу сказку дети прочитают.
А коль блинов ты хочешь — попроси.
(Меня тут нет и я пока молчаю).
— Нет, испеки ты лучше колобок, -
отец с дивана голос подаёт.
— Вот именно, шар — форма совершенства.
Но дело не в еде, а в той беде,
что нет у вас, родименьких, детей.
— Ты здесь, дедуля, горю не поможешь –
ты нам ребёночка родить уже не сможешь.
— Смеётесь всё над бедным стариком.
Однако ж вы подумайте о том:
что если нам усыновить дитятю?
— Ну, вот те раз, отец, и вот те нате -
не сможем мы ребёнка прокормить.
— Но дальше так вам невозможно жить.
Зачем существование своё
мы превращаем в жалкое нытьё?
Заначки сложим — очень может быть
мы новый дом смогём себе купить.
И что тут говорить о пропитаньи?
И так ли тяжело нам воспитанье?
Не так уж стар я для делов таких.
Да, нам воспитывать не хочется чужих
детей.
— Отец, тебе признаюсь я –
мне было жаль, что мы бездетная семья.
Да, было — мы о детях тосковали,
но те года давно уж миновали.
Не нужно никого нам тут ковать.
— Ты просто обленился — я-то знаю! –
с газетой на диване почивая.
А если б телевизор в доме был,
на улицу б ты вовсе не ходил.
— Скажи на милость: твой сынок — лентяй?
— Он отдых заслужил работой тяжкой, -
вступилась мать за папку моего.
— Ну посмотри, какие вы бедняжки…
— А ты скажи, пожалуйста, отец:
что за напасть такая — телевизор?
— Когда приходит он, активности — конец.
Все замирают, перед ним столпясь.
Я не видал такую штуку отродясь,
но говорят, что — адская машина.
О том мне рассказал один мущына…
— Косматый весь, в разорванных штанах?
Так то юродивый, отец, его не слушай.
— А я-то, вот дела, развесил уши.
Как мог поверить в этакую муть?
От болтовни нам надо отдохнуть,
но есть последнее, однако, предложенье –
я вам из теста сотворю сынка.
— И что же это будет за творенье?
— Я оживлю сегодня колобка.
— Но как, отец?
— Я знаю способ верный.
— И ты уверен в нём наверняка?
Тогда вот, слушай: не забудь про нервы.
Я понял: оживляешь колобка.
Дай волос, — дед мой маме говорит –
А ты, сынок, отрежь кусочек ногтя.
— Ты не колдуешь? Так скажи: чего ты
сейчас творишь, милейший инвалид?
— А, часом, голова у деда не болит?
— О, как же далеки вы от науки –
вздохнул мой дед, не знавший ране скуки, -
я клона сделаю, хотя, признаюсь честно,
не делал отродясь такого с тестом.
Я изобрёл чудесный эликсир,
Который потрясёт однажды мир.
Ну а сегодня — дайте позволенье –
Произведу я первое творенье.
И тут он ноготь в тесто замесил,
Потом и волос, эликсир полил.
Мать придала творенью форму шара
и собралась поставить тесто в глубь
(Ей богу, я не вру) печного жара.
— Коль хочешь съесть его, так ставь скорей,
но будет он невкусным, ты поверь.
А коль сыночка хочешь, то, конечно,
не стоит относиться столь беспечно
к его созданью. Лучше положи
его на печку и садися, жди.
Притихли все и стали ждать; уж вечерело.
И тут впервые я на мир взглянул несмело:
На тесте появилися глаза.
Потом и рот, и нос, и — посмотри –
Внутри зашевелилися мозги.
Всё остальное в росте отставало.
В ту пору не имел ни рук, ни ног –
типичный, прямо скажем, колобок.
— О, Боже… Ты прости нам этот грех:
кажись, не получился человек, -
то мать моя в углу запричитала.
— Уродов в жизни повидал немало,
но этот — всем уродам есть урод.
Увидит кто — так сразу и прибьёт.
— Вы подождите — всё нормально будет.
И труд родительский вам будет не тяжёл.
За сотворенье Бог нас не осудит,
ведь человек тот будет — не осёл.
Шли дни, меня скрывали от людей.
Соображать я начал понемногу.
Родного дома не было милей,
но всё ж манила дальняя дорога.
(А почему она меня манила?
Ведь дома было очень даже мило.)
И вот однажды в сумеречный день,
когда
