Книга Гид по чаю и завтрашнему дню - Лора Тейлор Нейми

Называйте это как хотите. Каникулы. Подарок на школьный выпускной. Может быть, побег. Знаю только, что никогда в жизни не была так далеко от Майами.

Я здесь только потому, что меня подвело кубинское лекарство. Оно очень древнее и похоже на рецепт. Ингредиенты разнятся от семьи к семье, но суть всегда одна: тебе разбивают сердце, а семья помогает пережить это. Вот только не хватит никакой еды и родственников, чтобы склеить мое разбитое сердце. Поэтому они меня облапошили, как в сюжете одной из маминых мыльных опер.

– Следующий. – Таможенник лондонского аэропорта Хитроу жестом приглашает меня пройти вперед. – Цель вашего визита, мисс? – спрашивает он после того, как я протягиваю ему свой паспорт.

Две секунды, четыре, затем моя наглая ложь:

– Каникулы.

Я молчу, потому что меня ждет один из моих принимающих, Спенсер, а вторичный досмотр стоит для меня в одном ряду с вырыванием зубов и гинекологическим осмотром. Но, dios, как я хочу сорваться на этого таможенника. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наклониться к его выглаженной синей униформе и не прорычать:

– Я. Здесь. Не только потому, что моя дорогая abuelita отошла в мир иной, но потому что спустя два месяца после ее смерти меня предала лучшая подруга, а парень, с которым я встречалась три года, бросил меня прямо накануне выпускного бала. Я называю это тройным несчастьем. Очевидно, я не смогла оправиться от всего этого достаточно быстро, поэтому семья отправила меня сюда, чтобы я остыла. Я не хотела ехать в эту вашу Англию, но моя мамочка выкинула величайший фокус всех времен, даже более мощный, чем выпечка из гуавы и другие кубинские лекарства от печали. Она призвала на помощь бабушку. Так что, отвечая на ваш вопрос, у меня нет здесь никакой цели визита.

Шлеп. Офицер ставит штамп и протягивает обратно паспорт.

– Приятных каникул.

Это, черт возьми, маловероятно.

Два часа спустя, после малоразговорчивой поездки в автобусе, а затем молчаливой – в такси, водитель высаживает нас у места, которое я видела только на картинках. К сожалению, солнца добавить в этот раз забыли. Я вся трясусь под серым небом, пока Спенсер с трудом вытаскивает два моих огромных чемодана из багажника.

Итак, я в Винчестере, графство Хэмпшир, Англия.

Я пересекаю узкую улочку и подхожу к гостинице «Сова и ворон». Как и большинство других зданий в городе, «Сова и ворон» выглядит как из романа Джейн Остин. Огромный свадебный торт из оранжево-красного кирпича с возвышающимися над районом башнями. Плети плюща из галереи обвивают трехэтажное здание, словно зеленые артерии. История – это место сочится ею.

В Майами нет ничего настолько старинного. Даже сеньора Кабраль, которая, прихрамывая, до сих пор заходит в нашу семейную пекарню каждый понедельник и уже казалась tan vieja, когда мои родители еще не появились на свет, не настолько старая.

Спенсер Уоллас катит мои чемоданы под обвитой розами аркой. Видя Спенсера здесь, а не в Майами, куда он приезжал с женой и сыном, я понимаю, как он всем внешним видом подходит своей гостинице. Начавшие седеть рыжие волосы. Густая эспаньолка и усы. На нем даже тяжелый твидовый блейзер. Именно после этого, когда я мельком увидела дальнего родственника в аэропорту, путешествие стало казаться еще более сюрреалистическим, чем когда я садилась на рейс. Мами и папи отправили меня в чужую страну, где мужчины носят твидовые блейзеры. В июне.

– Ну же, Лайла, идем, – зовет Спенсер с порога. – Кейт уже, наверное, вернулась с физиотерапии. Тут внутри тепло. – Он случайно толкает меня в плечо, закрывая за нами дверь. – Извини, – говорит он и бросает очередной обеспокоенный взгляд на мою одежду. Он косится на нее с тех пор, как я прошла пограничный контроль. Как я поняла по пятому терминалу Хитроу, мои белые джинсы, золотые босоножки и легкая розовая майка не подходят для каникул в Англии, даже в начале лета. Но они идеальны для Майами. А холодно мне или нет, уже не важно.

В гостинице тепло, но не душно, пахнет сливочным маслом и сахаром. Я вдыхаю этот аромат, стараясь задержать его в легких. Знакомые запахи помогают чувствовать себя здесь как дома, насколько это возможно.

Tía Кейт спускается по полированной деревянной лестнице.

– А, вот и ты. – Она подходит и обнимает меня. – Прости, что не смогла встретить тебя вместе со Спенсером в аэропорту и что забрала машину.

– Мы отлично доехали на автобусе, – говорю я в ее колючее шерстяное плечо. Ее светлые волосы собраны в низкий пучок, как и при нашей последней встрече, но акцент звучит ровно, как никогда. Вот что могут сделать двадцать пять лет жизни в Англии с венесуэлкой, урожденной Каталиной Ракель Мендозой? Здесь, в средневековом городке Хэмпшира, при этом муже, ее зовут Кейт Уоллас.

– Как ты выросла! Тебе почти восемнадцать. – Кейт делает шаг назад и хмурит брови. – Идем в гостиную, напою тебя чаем, пока Спенсер относит чемоданы наверх. Там горит камин, и я могу дать тебе свитер, пока будешь распаковывать вещи. Твоя маечка слишком тонкая – я не хочу, чтобы ты простудилась.

У меня сжимается сердце и вдруг… я начинаю реветь. Здесь, в уютном фойе «Совы и ворона», с его полированными деревянными половицами под моими босоножками и высокими корзинами с зонтиками у двери. Ни в международном аэропорту Майами, когда с моего лица не сходила непробиваемая хмурость, ни даже тогда, когда я с чувством долга целовала mis padres и сестру Пилар. Ни пока я наблюдала, как исчезали огни моего города за крылом авиалайнера. Я не плакала тогда. Не хотела. Но Каталина-Кейт Уоллас поймала меня врасплох, и я не могу удержаться. Из глаз льются слезы, а горло сжимается от воспоминаний, которые я никогда не забуду.

¡Ponte un suéter, que te vas a resfriar!

Надень свитер, а то простудишься! Кубинская мантра всех мантр. Вытатуируйте ее на наших лбах. Напишите ее несъедобными чернилами школьных ручек с ароматом фиалки. Кричите ее с оглушающей громкостью из окон детям, поедающим фруктовый лед на улицах Маленькой Гаваны. Моя abuela бросала стопки вымышленных свитеров налево и направо. До одного холодного мартовского утра. Самого холодного дня из всех.

Моя рука взлетает к золотому кулону на шее в виде голубя – abuela подарила мне его четыре года назад. Кейт замечает это, утонченные черты ее лица увядают.

– Ох, твоя дорогая abuelita. Она была такой хорошей женщиной, любовь моя.

Любовь. Не mija. Английская Кейт не ее дочь.

– Abuela меня практически вырастила. – Кейт смотрит в мои опухшие глаза. – Жаль, что я не смогла приехать на похороны.

– Мами все поняла. Путь неблизкий. – Четыре тысячи триста восемьдесят миль.

Кейт прижимает обе ладони к моим щекам. Abuela тоже так делала, отчего на моих глазах снова выступают слезы.