Октябрь 1980 года
– Сколько еще, папочка? – спрашивает Грант Мортон с заднего сиденья «Шевроле Импалы» 1974 года выпуска. В зеркале заднего вида мальчик замечает взгляд, брошенный на него отцом. Взгляд не сердитый и даже не строгий. Просто усталый и печальный – такой, каким он стал в последний год.
– Мы сейчас на пять минут ближе, чем когда ты спрашивал последний раз. А ты помнишь, сколько я сказал тебе тогда?
– Двадцать минут?
– Правильно. Так сколько будет двадцать минус пять?
Грант бросает взгляд на девочку с заплетенными косичками, сидящую рядом с ним. Он на два года старше Пейдж, но его пяти-или-почти-шестилетняя сестра разбирается в математике так, как ему и не снилось.
– Сколько? – шепчет он. – Какой ответ?
– Без жульничества, – предупреждает их отец. – Твоя сестра и так достаточно помогает тебе с домашними заданиями.
Пытаясь сосчитать в уме, мальчик смотрит в окно. За ним горы, но в такую ночь ничего не видно, кроме случайного отражения фар от окна в доме или проезжающей машины.
По радио передают шестую игру Мировой серии[2]. «Филадельфия Филлис» должны вот-вот выиграть у «Канзас Сити Ройалс», и рев трибун ровным потоком льется из динамиков.
Грант чувствует легкий удар по ноге. Он отворачивается от окна.
– Пятнадцать, – шепчет, наклонившись, Пейдж.
Мальчик смотрит в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что отец не заметил их хитрости.
– Пятнадцать, – произносит он.
– Ты в этом уверен?
Грант искоса смотрит на сестру.
Она отвечает ему практически неуловимым кивком.
– Уверен.
– Правильно. Отлично, Пейдж.
От смущения мальчик краснеет, но глаза отца в зеркале остаются добрыми.
– Не волнуйся, малыш. Сестры для этого и нужны.
Джим Мортон опускает стекло и выбрасывает окурок. Грант взглядом провожает его и видит, как он падает на шоссе в фонтане искр.
В машину врывается холодный воздух, полный аромата пихты.
Они едут в полном молчании, слушая игру.
Через ветровое стекло видно, как дорога перед ними, извиваясь, медленно взбирается вверх, и из ниоткуда в свете фар возникают двойные желтые полосы.
Мальчик прислоняется головой к стеклу. Он зажмуривает глаза и достает из кармана квадратный кусок ткани. Подносит его к носу. И вдыхает аромат ночной рубашки матери. Когда он закрывает глаза, то почти вспоминает, как все должно было бы быть: мама на переднем сиденье, а вытянутая рука отца лежит на спинке ее кресла. В последнее время Гранту становится все труднее вспоминать лицо матери без ее фото, в то время как ее голос звучит в его ушах четче и достовернее, чем когда-либо. Если бы она была сейчас в машине, то говорила бы, заглушая звуки игры. Она бы шутливо спорила с Джимом по поводу громкости радио, скорости, с которой он ведет машину, и той неуклюжести, с которой он преодолевает крутые повороты. Грант открывает глаза и, хотя и знает, что ее там не будет, все равно испытывает шок от пустоты на переднем сиденье.
«Ехать еще пятнадцать минут».
С их последнего посещения хижины прошло больше года, и за это время так много всего изменилось, что ребенку кажется, будто воспоминания о той поездке принадлежат кому-то другому. В Каскадные горы[3] они приезжали каждое лето. Хижина их семьи стояла на берегу небольшого пруда, который не прогревался даже в июле. Здесь они проводили месяц. Дни были наполнены плаванием и рыбалкой. Они играли в прятки среди зарослей пихты, окружавших участок, а прохладные вечера проводили за книгами или играми возле камина. Обязанностью детей было ежедневно собирать ветки и шишки для розжига.
Он ясно помнит все, что было тем летом. Все, кроме маленького мальчика, потому что у того была мама, а у Гранта ее нет, и вспоминать о ней ему тяжело.
– Ну, наконец-то! – произносит Джим, делая звук громче, и шум толпы нарастает. – Все базы заняты. Давайте же, «Филлис», у Уилли против вас ничего нет!
Грант не имеет представления, о чем говорит его отец, – он просто знает, что этот последний, кошмарный, год он практически ничего не делал, кроме как смотрел бейсбол.
– У меня уши болят, папа, – говорит мальчик.
– И у меня тоже, – присоединяется к нему Пейдж.
Отец открывает бардачок и, порывшись в его содержимом, выуживает из него старую пачку мятной жвачки.
– Пожуйте. Это поможет.
Он передает две пластинки на заднее сиденье детям.
А через мгновение подавляет зевок и разворачивает пластинку для себя.
– Слушайте внимательно, ребята, – говорит он, разжевывая жвачку, – в один прекрасный день вы вспомните эту игру.
Став взрослым, Грант узнает все что только можно об этой игре. Для него она превратится в нечто эпическое, особенно эти последние секунды, этот последний удар – Таг МакГроу подает на Уилли Уилсона, «Канзас Сити» в одном шаге от полного разгрома или от величайшей победы столетия.
Спустя многие годы Грант посмотрит запись этого последнего мига. Он увидит Уилсона, который покачивается перед ударом и мажет, и подумает, как странно знать, что в это самое мгновение происходило в «Импале» 1974 года выпуска с его отцом, сестрой и с ним самим на том далеком шоссе в штате Вашингтон. Происходило в тот самый момент, когда Таг вскидывал руки вверх и, приплясывая, покидал позицию уже чемпионом.
Находясь на заднем сиденье машины в тот миг, когда мир ждет последней подачи, Грант видит, как в свете фар вспыхивает знак на обочине дороги:
СТИВЕНЗ ПАСС 4601 М НАД УРОВНЕМ МОРЯ
Но подачи так и не происходит.
У этой игры нет конца.
Грант пытается спрятать кусок материи от ночной рубашки матери назад в карман, когда Пейдж внезапно визжит. Он поднимает глаза и видит перед ветровым стеклом стену слепящего света. Раздается визг тормозов, и его с силой бросает на сестру, а та врезается в дверь. Последнее, что он видит – дорожный барьер, который стремительно несется им навстречу, с каждым мгновением становясь все ярче и ярче в свете фар.
