Секретарь свернула свиток.
– К вам посетитель, – сказала она, удаляясь.
Хэсина приготовилась увидеть Ся Чжуна.
– Цветочек мой.
Но если бы она знала, что это Мин-эр, она бы даже не пыталась подготовиться к встрече с ней. Перед своей придворной дамой она была беззащитна. Когда женщина опустилась на колени, сердце Хэсины словно обратилось в фарфор – хрупкий и холодный.
– Не называй меня так. И перестань плакать.
Мин-эр вытерла слезы с круглых, как яблоки, щек и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать.
– Если хочешь просить прощения, не утруждай себя.
– Я знаю, – прошептала Мин-эр. – Я только хочу, чтобы вы узнали правду.
По мнению Хэсины, для этого уже было немного поздно.
– Тогда быстрее говори то, что хочешь сказать.
– Цве…
– Но если не можешь держать себя в руках, лучше уходи.
– Меня заставил министр Ся. – Глаза Мин-эр снова наполнились слезами. – М-министр Ся узнал о моей дочери.
Хэсина подняла на нее взгляд.
– У тебя есть дочь?
Служанкам и придворным дамам запрещалось заводить собственные семьи.
Мин-эр кивнула.
– Она родилась до срока. Женщина, принимавшая у меня роды, сказала, что она не доживет до своих первых именин. Сейчас ей уже семнадцать…
Столько же, сколько Хэсине.
– …и она до сих пор много болеет, но вместе с тем она так полна жизни. О ней заботится моя сестра. Я отправляю им свое жалованье, чтобы они могли заплатить врачу за осмотры и лечебные настойки.
В горле Хэсины образовался болезненный ком.
– Мне жаль. – Мин-эр промокнула глаза, но через секунду на них снова выступили слезы. – Мне так жаль.
Что Мин-эр ожидала услышать в ответ? Я все понимаю? Я прощаю тебя? У тебя была уважительная причина, чтобы предать меня? Внезапно Хэсину накрыла злоба по отношению к дочери Мин-эр. Эта девушка украла у Хэсины единственную мать, которая у нее была.
– Уходи долой с моих глаз.
Но когда Мин-эр побрела прочь, Хэсина безмолвно сказала ей все то, что не смогла произнести вслух.
Я понимаю.
Я прощаю тебя.
Она сочувствовала Мин-эр, хотя у нее не осталось никого, кто мог бы посочувствовать ей. На рассвете Хэсине предстояло умереть, но сердце в ее груди не колотилось, и она не испытывала желания побороться за жизнь. «Какой смысл держаться за мир, который покинул тебя?» – спрашивала ее мать. Теперь Хэсина поняла, что значит быть покинутой по-настоящему. Это когда твой народ требует твоей казни. Когда тебе больше не для чего жить.
Прошло какое-то время. Она не знала, сколько именно, но, видимо, довольно много, потому что стражи принесли ей обед, состоящий из жидкой рисовой каши и жесткого лука. Это показалось Хэсине бессмысленным: она бы и так не умерла от голода до завтрашнего утра. Она отодвинула горшочек в сторону, и его дно проскрежетало по каменному полу, почти заглушив голоса стражей.
– Так ей и надо. – Стражи успели отойти уже довольно далеко, но их голоса усиливались, отражаясь от стен тоннеля. – Теперь королевство очистится навсегда.
Очистится.
Они не сказали, от чего. От пророков. От саранчи. От опасности. От неизвестности.
«Ты когда-нибудь чувствовал что-то по отношению к ним?» – спрашивала Хэсина у Цайяня. Вместо ответа он покачал головой. «Не показывай, что сопереживаешь, – говорил он. – Не выказывай своих чувств. Не поддавайся им. Не ставь свое правление под угрозу. Доверься мне».
Она слушала его. Доверяла ему. Верила, как родному брату.
Больше нет.
Теперь Хэсина слушала Мэй, которая просила защитить их. Она слушала Лилиан, чья жертва спасла сотни, если не тысячи пророков, которые едва не потеряли свою последнюю маскировку. Она слушала отца, в чье сердце ей, наконец, удалось заглянуть. В его словах заключалась любовь к истине, но его поступки проистекали из любви к людям. Ради них он мог бросить все, даже правду. Но что бы ни происходило – будь он залит кровью или принят за святого, проклят или прославлен, назван по имени или обречен на жизнь без него, – отец никогда не терял то единственное, что действительно ему принадлежало: надежду. Он заполнил тронный зал призраками; он вернулся, чтобы посмотреть им в лицо.
Хэсина поступит так же.
Потому что завтра на рассвете она не умрет.
Она пододвинула к себе горшочек и, не жуя, проглотила кашу. Потом закрыла глаза и начала думать.
Она не могла просто сбежать. Раз «Постулаты» разжигали ненависть в сердцах ее людей, она продолжит дело родителей и постарается уничтожить их, при помощи трона или без нее.
Она как раз составляла план действий, когда ход ее мыслей нарушил стон дверей.
Новый посетитель? Превратившись в падшую королеву, она явно обрела популярность.
– Сестра!
Хэсина открыла рот от изумления, но тут же захлопнула его.
– Что ты тут делаешь?
Жоу бросился к ней, шлепая ногами по лужам, и опустился на колени у самой решетки – прямо на пятно плесени. В этой обстановке его голубой ханьфу казался неуместно ярким.
– Я могу освободить вас. Только скажите, где ваш ключ от всех дверей.
Он отопрет замок, а потом они вдвоем не спеша выйдут отсюда и улетят на спинах огромных журавлей.
– Не глупи.
– Я придумал способ.
– Как пройти мимо стражей? – Даже она не придумала, как справиться с этим препятствием.
– Вы не поверите, если я расскажу, – проговорил Жоу. – Просто… доверьтесь мне.
Другими словами: «позвольте мне рискнуть жизнью ради вашей».
Хэсина не могла позволить, чтобы по ее вине снова пролилась кровь.
– Нет.
– Вы хотите жить или нет?
Хэсина посмотрела на Жоу с изумлением. За его бледным лицом с заостренными чертами было трудно различить того мальчика, который помог пророкам и выступил сегодня в ее защиту, когда все остальные промолчали. В следующую секунду Жоу снова превратился в самого себя и, покраснев, произнес:
– Вы должны жить, сестра.
Но в ушах Хэсины по-прежнему звучал его голос, наполненный огнем и твердый, словно камень.
«Вы хотите жить?»
Да.
Да, она хотела жить.
Да.
Но она не хотела жить одна. Не хотела жить в мире, где у нее нет семьи и друзей. Поэтому Хэсина закусила губу и осмелилась спросить:
– Ты сможешь вызволить Акиру?
