И тогда легендарный Пес Султана, безжалостный каратель, наводящий страх на жителей империи, поднял лицо к небу и издал жалобный, леденящий душу вой, оплакивая свою потерю.
23.
Эстер выплыла из темных глубин беспамятства, но никак не могла выбраться на поверхность, полупрозрачная пелена никак не отпускала ее. «Я умерла, — возникла у нее в сознании пугающая мысль. — Или это всего лишь страшный сон?»
Как будто издалека доносились до нее чьи-то приглушенные голоса. В невнятном говоре ей удалось разобрать слова: ребенок и кровотечение. Хлопнула дверь и наступила полная тишина.
Эстер открыла глаза и уставилась в потолок. Ей хотелось убедиться, что она все-таки жива, но обречена терпеть невыносимую боль.
Сильные руки нежно, но настойчиво заставили ее вновь опуститься на подушки. Она чуть повернула голову и увидела осунувшееся, печальное лицо мужа. Ее муки, ее боль передались ему.
Он присел на край кровати и ласково коснулся ее щеки.
— Тебя слегка ранили, любимая.
— А мне кажется, что я ранена смертельно. Халид сделал попытку улыбнуться, хотя это не очень-то хорошо у него получилось.
— Ты еще будешь лазить по деревьям через несколько дней, обещаю.
Какая у нее рана? Почему такая боль? Эстер терялась в догадках. Перед ее мысленным взором мелькали в жуткой пляске кинжалы, мечи, ятаганы, но она не могла припомнить, чтобы какое-то оружие ранило ее.
— Твое умение обращаться с кинжалом спасло мне жизнь, — сказал Халид. — Это был воистину мастерский бросок. Аллах направил твою руку!
Он наклонился и поднес кубок к ее губам. Каждый мускул ее тела противился любому движению, но настоящий кратер, исторгающий боль, располагался в нижней части ее живота. Там было сосредоточие ее мучений. Вместе со страданием пришло и ужасное воспоминание.
— А ребенок? — Эстер едва шевелила губами, задавая этот вопрос.
— Лекарь обещал, что ты родишь еще дюжину здоровых детишек.
— А этот наш первенец? — Сердце ее почти остановилось, в глазах помутилось. Она уже знала ответ.
— Мы его потеряли…
Слезы покатились по лицу Эстер. Она жалела не родившегося ребенка, жалела себя.
— Ты пострадала, спасая мне жизнь, — сказал Халид. — Я виноват перед тобой.
Но Эстер не услышала его покаянных слов. Даже короткий разговор и последующие за ним слезы истощили ее силы. Она вновь впала в забытье.
Халид нежно поцеловал ее. На губах он ощутил вкус снадобья, которое она послушно выпила. Теперь его Эстер будет спать долго-долго, и спасительный сон оградит ее от боли и от горечи утраты.
— Прощай, принцесса, — прошептал Халид, встал, выпрямился, стер с лица предательскую, недостойную мужчины соленую влагу.
За дверью его поджидала Михрима.
— Не будем тревожить ее до завтра, — сказал он матери.
Та кивнула, но тут же поинтересовалась:
— Ты сказал ей?
— Да. — Настойчивость матери вызывала в нем глухое раздражение.
— И как она восприняла новость?
— Поплакала, а потом уснула. Лекарство подействовало быстро.
— А ты? Как себя чувствуешь ты?
— Могла бы догадаться сама, как я себя чувствую, — вырвалось у него почти грубо.
— Я беспокоюсь о тебе, мой сын.
— Ты? Беспокоишься обо мне? — Халид не верил своим ушам.
— Тебе трудно в это поверить, я знаю. Михрима дотронулась до руки сына, и он вдруг ощутил нежность этого прикосновения. Глаза ее наполнились слезами. Она приподнялась на цыпочки и дотронулась пальцами до его изуродованной шрамом щеки. Впервые в жизни она позволила себе обласкать сына.
— Мое сердце разрывается от горя из-за твоей утраты. Ты, единственный из моих сыновей, оставшийся в живых, и я дорожу тобой.
Халид смягчился.
— Ты дорожишь мною?
— Да, я люблю тебя, Халид.
— Спасибо тебе за это, мать. — Он положил руку ей на плечо и повел по коридору прочь от комнаты Эстер. — Не сделаешь ли ты кое-что для меня? — спросил он.
— Все, что ты попросишь, сын мой.
— Возьми на себя заботу о моей жене и каждый вечер докладывай мне, как протекает ее выздоровление.
— Докладывать тебе о ней? — от неожиданности Михрима даже оступилась на ходу. — А что у тебя, нет своих глаз, чтобы увидеть ее воочию? Или ты опять куда-то собрался уезжать?
— Я никуда не уезжаю, — глухо сказал Халид. — Однако я ее больше не увижу.
— Ты что, с ней разводишься?
— Я отправляю ее домой.
— Дом твоей жены там, где ты.
— Ее дом в Англии.
— Но ты же любишь ее, не отрицай. Все давно это поняли.
— Я очень люблю свою жену, — подтвердил Халид, — но отсылаю ее домой. Я сделал ее своей рабыней, а потом вынудил выйти за меня замуж, но она не приняла душой и сердцем наш брачный обряд. И все же, рискуя собой, она спасла тебе жизнь, а потом и мне. Мы обязаны хоть в малой степени вознаградить ее. Все, что она хочет, — это возвратиться к своей семье в Англию.
— Она говорила тебе об этом?
— Много раз. Вправе ли я теперь отказать ей в том, что желает ее сердце?
— Значит, ты объявишь о разводе с ней в присутствии свидетелей? Так положено.
— Я не разведусь с ней. Эстер моя жена. Никакая другая женщина не займет ее место в моей жизни.
— Не намереваешься же ты оплакивать ее до конца дней своих? — Михрима повысила голос почти до крика.
Халид остановил ее неожиданным поступком. Он расцеловал ее в обе щеки, затем повернулся и, не оглядываясь, удалился. Михрима проводила взглядом одинокую фигуру сломленного горем мужчины — своего единственного сына.
Если б это только было возможно, то Эстер чувствовала себя еще хуже, чем накануне своего продолжительного сна. И тело и душа ее мучились одинаково.
— Доброе утро! — приветствовала ее пробуждение Михрима.
Эстер обвела комнату взглядом.
— А где мой муж?
— Моего сына вызвали во дворец к султану, — ответила Михрима, удивляясь ее интересу к тому, что делает и где находится принц. — Как ты себя чувствуешь?
— А как бы ты себя чувствовала, если б потеряла своего первого ребенка?
— Лекарь сказал, что ты родишь еще много детей. — Михрима подала ей чай.
— Действительно, он так сказал?
— Буду ли я тебе лгать, когда речь идет о таких важных вещах? Ты отдыхай сегодня, а завтра тебе можно будет встать с постели и немного пройтись.
