Дион Кассий был довольно поздним историком. Правда, он тщательно собирал источники, рассказывающие о более раннем времени, в том числе о времени становления принципата, убежденным сторонником которого он был. Историк справедливо полагал, что акт 27 г. до н. э. был основополагающим для создания столь почитаемой им политической системы[994]. Но с другой стороны, уже давно было установлено, что на эти события Дион Кассий смотрел из перспективы своего времени, в связи с чем допускал порой ошибки, в частности, рассматривая провинции и их названия в том виде, какой они имели в его время, а не во время описываемых событий[995]. Так, говоря о доавгустовском времени, он не использует название «Дальняя Испания», а говорит о Бетике и Лузитании (XXX, 52, 1; XLIII, 29, 3; XLIV, 10, 2). Так что совсем не исключено, что, называя среди испанских провинций Бетику уже в 27 г. до н. э., Дион Кассий допускает анахронизм.
Что касается Страбона, то он основное внимание уделял физической географии и этнографии, а политическая география его интересовала мало. Например, при описании Лузитании он (III, 3, 3—5) говорит, что эта страна расположена к северу от Тага (что совершенно не совпадает с императорской провинцией, в которую были включены земли и к югу от этой реки), а затем включает в нее территории вплоть до нынешнего Бискайского залива, которые ко времени написания его труда[996] уже были частью Тарраконской Испании. Говоря о Бетике, географ уточняет, что эта страна так именуется по реке, а по жителям — Турдетанией, но указанные Страбоном границы не совпадают с провинциальными (III, 1, 6). А рассказывая во второй главе третьей книги о Турдетании, Страбон вообще забывает ее римское название. И только в самом конце описания Пиренейского полуострова Страбон (III, 4, 20) вдруг обращается к административно-политическим реалиям. Так же обстоит дело и с общим обзором и с делением провинций, которые даны в самом конце страбоновского труда (XVII, 3, 25). Так что на основании «Географии» Страбона можно говорить только о существовании трех испанских провинций, из которых одна была сенатской, в момент окончания работы над этим произведением, т. е. в начале тибериевского правления[997], но никак не о времени появления этих провинций и административных границ между ними.
Известно, что при разделе провинций важнейшим, хотя и не единственным критерием было наличие или отсутствие в провинции войск, связанное с угрозой войн, вражеских нашествий или внутренних волнений (Suet. Aug. 47). Ко времени смерти Цезаря и в последующие годы Южная Испания была одной из самых вооруженных областей государства[998]. После ухода из Испании Секста Помпея опасность для этой наиболее романизованной зоны Пиренейского полуострова уменьшилась. И все же сохранение на севере и северо-западе полуострова еще не подчиненных племен представляло определенную угрозу для всей страны, тем более что Испания традиционно считалась весьма опасной с военной точки зрения. Так что в 27 г. до н. э., сточки зрения римского правительства, еще не существовало условий для разоружения испанского юга.
Известно, что Август дважды побывал в Испании. Первый раз это происходило в 27—25 гг. до н. э. и было связано с войной на севере и северо-западе Пиренейского полуострова[999]. Сам Август с гордостью пишет, что он усмирил галльские и испанские провинции (R. g. 26, 2). В другом месте (R.g. 12, 2) он говорит: «Когда в консульство Тиб. Нерона и П. Квинтилия я вернулся из Испании и Галлии, удачно совершив дела в этих провинциях, сенат ради моего возвращения постановил освятить алтарь Августова мира на Марсовом поле». Упомянутое консульство относится к 13 г. до н. э., и, следовательно, это путешествие Августа происходило много позже первого. Поводом к отъезду в Испанию могло быть восстание на севере в 16 г. до н. э. (Cas. Dio LIV, 20, 2), но оно все же едва ли было столь масштабным, чтобы требовалось присутствие самого императора. Так что удачно совершенными делами Августа в Испании и Галлии было что-то иное. Этим иным было, как кажется, решение ряда внутренних проблем уже покоренной страны.
Рис. 19. Aвгуст
Первой проблемой было принятие мер для недопущения повторения восстаний. Флор (II, 59—60) пишет о мудрых распоряжениях Августа после полного покорения Испании: сведение астуров с гор в долину, на место, где располагались легионные лагеря, и приказ возделывать землю и добывать полезные ископаемые[1000]. Ясно, что во время своего первого пребывания в Испании император это сделать не мог, ибо война была еще далеко не окончена. Это явно было сделано во время второго пребывания Августа в стране. Флор подчеркивает, что эти меры сделали северные народы безопасными.
Это позволило Августу уменьшить стоящее в Испании войско. После полного умиротворения севера не было необходимости держать в Испании огромную армию, и Август сократил ее с семи легионов до четырех, а затем и до трех[1001]. Эти легионы император распределил по Ближней Испании, поручив каждой воинской части выполнение особых задач (Strabo III, 4, 20), главной из которых было все же на всякий случай охранять северную границу.
Теперь с почти полным исчезновением северной опасности можно было не опасаться за судьбу южной части Испании, где было сосредоточено самое большое количество италийских колонистов и романизованных туземцев. Поэтому из провинции Дальняя Испания была выделена самая богатая и романизованная область, став отдельной провинцией Бетикой, а остальная провинция по имени самой значительной своей области стала именоваться Лузитанией. Последняя тоже была лишена постоянной армии, но ее близость к только недавно покоренным Галлеции, Астурии и Кантабрии привела к оставлению ее за императором. Ближняя же Испания осталась нетронутой, но поскольку резиденцией легата проконсульского ранга становится Тарракон[1002], ее все чаще стали называть Тарраконской. Все эти рассуждения заставляют признать правоту тех исследователей, которые относят создание трех испанских провинций не к 27, а к 13 г. до н. э. или немного раньше[1003].
