Наверное, это ее задело за живое. И она сразу выдала мне полную информацию, не хуже «Гугла»:
— Во-первых, остановить кровотечение, во-вторых, будить через каждые три часа для проверки состояния сознания. Если все в порядке — просто дать отдых. Но! — Она подняла свой медицинский палец вверх. — В случае черепно-мозговой травмы вам без «скорой» не обойтись.
— Как эту травму распознать? — лихорадочно спросил я.
— Ну… Если на месте раны заметно вдавленную кость черепа или еще что-то подобное — неровности, обломки…
Вокруг Лининой раны ничего подобного не было, и я вздохнул с облегчением. Взял обезболивающее и направился к выходу.
Когда вернулся, Лина спала, тяжело дыша.
Я посмотрел на часы: сейчас проснется мать. Надо ехать.
Итак, через три часа я сюда вернусь, чтобы «проверить состояние сознания».
А что дальше?
Дальше, черт побери, увидим…
* * *
Следующие пару часов я что-то жевал за завтраком, который героически приготовила мать, то отвечал невпопад, заглядывая в планшет, на экране которого появлялись заголовки новостей.
«Майдан зверски зачистили. Десятки раненых. Десятки задержанных. Такого Украина еще не видела…»
«Нужно разобраться с теми, кто не давал установить елку и каток…»
«…Открыто уголовное производство по факту превышения служебных полномочий милиционерами в ночь на субботу на площади Независимости…»
«…полковник милиции запаса сообщил, что высшее руководство МВД заставляет в приказном порядке ложиться в госпиталь МВД сотрудников спецподразделения «Беркут», которые принимали участие в противозаконной акции разгона мирной демонстрации на площади…»
«…искусственно создается видимость «пострадавших» милиционеров для оправдания незаконного применения грубой силы против мирных людей…»
Даже премьер-министр утром разродился спичем: «Я глубоко возмущен и обеспокоен тем, что произошло ночью на майдане Независимости. Те сведения с разных сторон, которые у меня есть на данный момент, не позволяют сделать однозначные выводы: кто несет ответственность за эту провокацию… Я не раз говорил и повторю: люди, законно и мирно выражающие свой протест, — это наши сограждане, права которых мы обязаны защищать. Эти люди выражают поддержку европейской интеграции, то есть той политике, которую проводили и будут проводить Президент и Правительство. Мы ценим их мнение, их позицию и ведем с ними диалог, как и с другими членами нашего общества…»
Хоть к ране прикладывай!
А на Михайловской площади в это время собирались люди…
Я должен сходить к Лине, покормить ее, дать обезболивающее. Успокоить?
Но — чем? Она была уверена, что это — начало победы.
Я думал иначе.
После неожиданного, резкого, авторитарного и не аргументированного до последнего дня очередного отката в прошлое, после митингов, которые продолжались пять дней, а особенно после сегодняшней ночи вопрос «что делать» менялся на более актуальный — «что дальше?».
И это «дальше» — не на перспективу (ведь перспектива, на мой взгляд, была одна и довольно оптимистичная: пути назад не будет!). А «дальше» — в ближайшие часы.
Сегодня, после расправы над студентами, мы все проснулись в другой стране. Это было очевидно. Но…
Но мы просыпались и… засыпали в ней неоднократно.
Хотя как раз именно сейчас так ярко и так четко была видна «вся картина в целом»: то, как безумно, непримиримо, жестоко и беспринципно правящая партия защищает свои интересы и свое «приобретенное непосильным трудом» имущество.
Кстати, интересы, имущество, но — не честь!
Честь потеряли и военные руководители различных рангов.
Даже не так! Честь потеряли мужики. Просто подарили власти то, что испокон веков среди военных называлось именно кодексом чести: не бей лежачего, не бей безоружного, не бей женщин…
Честь потеряли и «карманные прокуроры». И «рядовые граждане», которые сделали свой выбор в пользу куска дешевой колбасы.
Но они проигрывают!
— Что? — позвала меня мать.
— А че? — не понял я, хотя заметил, что моя рука сжата в кулак.
— Ты что-то сказал?
— Я? Нет…
…Рано или поздно они проигрывают и, к сожалению, заставят стоять в позе просителя и своих потомков. Рано или поздно они предстанут перед судом собственной совести или — перед судом народа. Или перед тем ПОСЛЕДНИМ, в который пока не верят, ведь думают, что будут жить вечно.
А вот что дальше — для других?
Для Лины? Николая? Для меня?
Неужели мы будем снова мерзнуть на Майдане — и ничего не «вымерзнет», кроме того куска колбасы в виде брошенной нам бумажки с подписью, из-за которой все началось?!
Но теперь она, эта подпись, будет сделана кровью.
Той, что текла из-под шапки «ослика»…
— Ты куда? — услышал в прихожей голос матери.
Оказывается, я уже стоял одетый на пороге. То есть все, что делал, — делал механически.
А в голове, словно у Гамлета, крутилась одна мысль — «Быть или не быть?».
Посмотрим?
В телевизоре?!
На экране компьютера?!!
— У меня дела, ма, — сказал я.
Пробежал, обутый в комнату, включил ей «Бриллиантовую руку», поцеловал в лоб:
— Отдыхай. Продукты я куплю.
— Ты мне сегодня не нравишься. Что-то случилось?
— Ничего, м…
Я выскочил и закрыл дверь.
* * *
Хорошо, что я оставил в квартире молоко, сосиски и еще какие-то продукты, которые успел купить по дороге из аптеки. Ведь, когда я вбежал в дом и тихонько, чтобы не разбудить Лину, прокрался в спальню — ее там не было.
Однако на кухонном столе со следами «быстрого перекуса» лежала записка: «Босс, дорогой! Спасибо. Не волнуйтесь: родителям позвонила, чувствую себя более или менее, двери захлопните. Простите: иначе не могу… Ваш Осел»…
Да, «Осел» был упрямым, это я знал точно. Пожалуй, побежала на Михайловскую.
Не теряя времени, пошел туда же.
Метро было забито людьми. Но никто ни о чем не говорил. Никто не знал и не интересовался, кто и куда едет, — ни призывов, ни лозунгов, ни веселых лиц.
Все было не так, как в 2004-м или в самом начале протестов.
Дело, начатое так ностальгически-весело, с сегодняшнего дня запахло кровью.
На Михайловской люди тихо рассказывали историю прошлой ночи, растерянно здоровались со знакомыми, ходили из конца в конец.
У ворот собора, как грибы, выросли столики, за которыми сидели волонтеры — собирали еду, одежду, лекарства, создавали списки тех, кого надо разыскать, раздавали листовки.
