Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Однако ночная сорочка, изготовленная опять-таки в соответствии с традициями, поразила девушку куда больше. Узор на сорочке в точности повторял рисунок-оберег на свадебном платье; легкая полупрозрачная ткань расходилась как бы двумя крыльями, застегиваясь только на шее. Ей не позволили мерять сорочку — согласно обряду, это одеяние надевается раз в жизни, в первую брачную ночь. Пропуская сквозь пальцы скользящую, играющую ткань, она пыталась представить, как это будет на ней выглядеть — плащ-балахон на голое тело, с одной-единственной застежкой у горла…
Неспешно, основательно сколачивались столы. На кухне и во дворе хлопотали полтора десятка поварих; гости стали съезжаться загодя, и из множества незнакомых лиц девушка узнала только старика Гууна — совсем уже дряхлого, полуслепого. Девушка приветствовала всех с одинаковым радушием и с безукоризненным знанием этикета, а старику вдруг обрадовалась, как родному — однако для него она была просто красивой незнакомой девицей, он давно забыл сонного ребенка, которого когда-то, после давней Заячьей Свадьбы, нес на руках по праздничной зимней улице…
В ночь перед сочетанием она не спала ни минуты. Боялась страшных снов, обновляла в памяти полустертый образ матери, вспоминала отчий дом и первые дни под кровлей будущего мужа — но о самом Аальмаре думать остерегалась. Будто мысли о нем были запретны, будто ожили и властно потребовали уважения традиции ее собственного рода: до свадьбы жених не может касаться невесты. До свадьбы жених не может говорить с невестой; если они и были раньше знакомы, то перед свадьбой об этом следует забыть…
Она удивилась: откуда в ней это знание? Или в раннем детстве она бессознательно запомнила чьи-то слова? Или эти слова произносит голос крови, который, как говорят, просыпается в человеке в самые напряженные, самые главные минуты его жизни?
На короткое время ей удалось отвлечь себя размышлениями о чем-то отвлеченном и приятном — вспоминался учитель, непокорные перу чернила, ее первая детская книжка, в которой животные говорили, а люди вели себя, как дурачки. Она бессмысленно улыбнулась, глядя на огонек ночника; внезапное осознание, что назавтра предстоит свадьба, заставило ее покрыться холодным потом.
Почему она не умеет обрадоваться? Почему рядом с ней нет матери, которой она может честно все рассказать и выслушать в ответ утешения: так бывает с каждой невестой… Вспомни, как рыдала Лиль…
Но Лиль-то шла за незнакомца! За чужого человека из далекой страны, и покидала при этом все, что знала и любила раньше; слезы Лиль понятны и естественны — но она-то, девушка, знает и любит Аальмара! И много раз воображала себе, как станет его невестой, и ради этого жила под его крышей шесть лет… Откуда этот страх? Откуда беспокойство, скверные сны? И стыд, и тут же — осознание своей вины, потому что по всем человеческим законам она должна быть счастлива одним только предвкушением…
В сером свете утра в комнату на цыпочках вошла Большая Фа. Девушка, лежавшая с закрытыми глазами, но без сна, вздрогнула под своим тяжелым одеялом.
Фа остановилась посреди комнаты, будто не решаясь приблизиться к кровати. От ее натужного дыхания вздрагивало пламя уже не нужной свечки, которую старуха то ли забыла, то ли не хотела задувать. Девушка лежала, не решаясь пошевелиться и выдать себя.
— Отдаю тебя, — сказала Фа еле слышно. И добавила еще что-то таким тихим шепотом, что девушка ни слова не смогла разобрать, а слышала только собственный пульс, отдающийся в ушах.
— Отдаю тебя… пусть любит… станешь… поймешь. Легких родов… Травы под ноги… Поймешь. Храни тебя…
Девушке показалось, что голос старухи непривычно изменился. Что это другой, незнакомый голос, который никак не может принадлежать Большой Фа; старуха прибавила еще несколько неразборчивых слов и вышла, прикрыв дверь.
Невеста с головой ушла под одеяло и тихо, без слез, заплакала.
* * *
— …Тихо.
Он и так сдерживался из последних сил. Ногу будто бы жгло огнем.
— Если снадобье не проникнет в рану, ты можешь лишиться и ноги, и жизни.
Ее голос казался сухим, как шелест бумаги. Она снова склонилась над его раной — и он вцепился обеими руками в жухлую траву. Желтые кольца, красные тени… Дикая мысль, но ей, кажется, нравится мучить его. Она будто бы мстит за что-то.
— Все, — она подняла голову. — Теперь перевязка.
— Тиар…
— Да?
— Ты знаешь, где звезда Хота?
В стороне от костра бродила, светя белым боком, кобыла. Ветки уютно потрескивали, приглашая расслабиться и долго молчать, глядя в огонь.
— Звезда Хота? Ее не видно в это время года.
Он почувствовал, как по спине ползет муторный холодок.
— Нет, видно… Над самым горизонтом. Посмотри.
Что-то в его голосе заставило ее внимательно заглянуть ему в глаза.
— Посмотри, Тиар. Пожалуйста…
Она поднялась. Некоторое время вглядывалась в темноту; удивленно кивнула:
— Да… Над самым горизонтом.
И молча взялась за перевязку. Отсвет огня, домашний и уютный, не делал ее лицо мягче; не хозяйка перед очагом, а бесстрастная медная маска. Красивая и отстраненная; теперь, когда боль немного отступила, Игар заметил наконец сухую складку между ее бровями.
— Тиар…
— Скажи мне, сколько месяцев женщина вынашивает ребенка? — она смотрела в огонь.
— Девять месяцев, — ответил он механически.
— Скажи мне, когда родит Илаза, если ты похитил ее два месяца назад? Или ты сочетался на Алтаре с беременной женщиной? А?
Игар превозмог боль и сел. Тиар медленно повернула голову, и он увидел, что в глазах ее стоит ночь куда темнее, чем та, что окружает сейчас костер. Черная пасмурная ночь.
Болезненное раздражение, нараставшее в нем последние несколько часов, получило новый толчок. В голосе Тиар скользило холодное высокомерие:
— Так куда мы едем? У кого принимать роды, Игар?
Он обернулся к звезде Хота, нависавшей над чернотой горизонта. Над неровной, зубчатой чернотой…
Над кромкой далекого леса.
Игар содрогнулся. Тиар перехватила его взгляд, и складка между ее бровями стала глубже.
— Я признаюсь, — проговорил он глухо. — Но ты — ты признайся первая. Кого ты предала?
Глаза ее расширились:
— Что?
— Не притворяйся, — он стиснул зубы. — Это я могу хитрить, изворачиваться, лгать… Мне будет противно — но я крученый, и меня не изменишь. А ты… Не надо портить того, что я о тебе знаю. Признайся, скажи: кого ты предала?
Она молчала. В ее глазах отражался огонь.
Игар почувствовал, как его захлестывает злоба. За эти дни он не раз думал об этой женщине чуть не как о святой. Тем больнее и поучительнее будет та ложь, которую она сейчас скажет…
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
