Они — сидя на первых двух рядах в клубе, он к ним лицом, спиной к сцене. Он — и они. Только. Нет, был ещё майор Фефелов и киномеханик, срочник. Киномеханик, похоже, прятался там, в кинобудке, стервец, первым увидеть хотел. Вопреки приказу. Мелькала его, порой, тень в окне. Полковник кивнул головой в глубь зала, майор Фефелов понял, угрохотал в указанном направлении, через пару минут так же с шумом вернулся, без слов дал понять начальнику: «Ваша команда выполнена. Я его… Там чисто». Полковник вновь повернулся к гостям, больше к ней, к капитану…
Лейтенанта Фомичёва, своего дирижёра, специалиста по концертной деятельности, он специально пока не пригласил, начальника клуба только. Уверен был, Фефелов «взрослый» офицер, «борозды» не испортит. А лейтенант, чего доброго, не поймёт, брыкаться вздумает. Всю картину испортит. Тем более при ней.
— Поздравляю вас, товарищи, — пафосно произнёс он, останавливаясь напротив неё и глядя в её глаза. А они у неё сверкали не то тайным смехом, не то восторгом от встречи с ним, с полковником. Он это не разобрал, времени достаточного для осмысления не было, пришлось, к сожалению, оторваться и посмотреть на других, продолжил. — Как говорится в нашем артиллерийском прославленном особого назначения гвардейском полку. — Остальные тридцать четыре человека смотрели на него вполне спокойно, даже нейтрально. Привыкли, видать к аплодисментам. Он так и поступил, желая потрафить артистам, несколько раз, склонив голову, похлопал в ладоши. Посланцы, в ответ, вежливо кивнули головами.
— Может, мы покажем свою программу, товарищ полковник? — пришла на выручку руководительница, капитан… Она второй раз представилась. Первый раз в аэровокзале, но в шуме он не запомнил, вообще её не разглядел, ругал теперь себя, теперь вслушался, запоминая. — Капитан Добрынина, товарищ полковник.
Из зала кто-то с нажимом добавил, вроде с вызовом: «Заслуженный деятель Культуры России, между прочим. Лауреат. Певица».
Капитан Добрынина на это чуть бровью повела, а полковник изобразил приятное и вежливое удивление, точнее, понимание её заслуг: «О! Понятно!».
— Давайте, конечно, — согласился он. — Послушаем.
Все тридцать четыре артиста, и она с ними, легко вспорхнули, исчезли за кулисами. Ульяшов с Фефеловым остались ждать. И совсем недолго.
Неожиданно за кулисами взыграли баяны, на сцене закружилась танцевально-песенная музыкальная карусель. Словно праздничный цветной калейдоскоп. Так здорово и залихватски задорно, что Ульяшов уже через несколько минут, забывшись, притоптывал ногами, в азарте толкал Фефелова, взмахивал руками. На лице его раз за разом вспыхивала улыбка, ладони почти горели, но он этого не замечал. Поддался эмоциям, летевшим со сцены. Три баяниста, такие умопомрачительные плясовые звуки извлекали из своих баянов, что тебе целый джаз-оркестр-балалайка, усидеть было не возможно; танцоры, сменяя друг друга, раскрасневшиеся, разрумянившиеся, летали по сцене, выделывая замысловатые коленца, даже пыль над сценой повисла; они же, вместе с ней, с Добрыниной, спели несколько песен, на три или четыре голоса, полковник Ульяшов этого не разобрал, заслушался, женский голос задевал душевные струны полковника, заставлял грустить, где-то даже и мечтать, грезить, а мужские голоса своими тембрами, обволакивали её, певицы, лирический голос, окружали. Словно обтягивающее платье женскую фигуру… Вот это да. Вот это музыка! Просто…
Не очень долго так, минут тридцать… Музыка, громко звуча в ушах, неожиданно смолкла, артисты вышли на сцену, на поклон…
Полковник вскочил, поднялся на сцену, за ним и начклуба Фефелов, Ульяшов, поочерёдно, каждому, пожал руки — жаркие и потные, её руку, сухую и горячую, задержал в своей…
— Ну, молодцы! Порадовали. Это музыка. Это искусство. Так нет, товарищ майор? — Призвал в свидетели начклуба. — Я в восторге. Давно так, понимаешь, а? Что скажете? Молодцы! — вновь глянул на начклуба. Тот, душевно копируя настроение полковника, кивнул головой, и спросил.
— Да, здорово! А что-нибудь, кроме моря, у вас есть?
Ульяшов сначала не понял, а потом до него дошло, почему он так душевно восторгался! Совсем другая энергетика, другие краски, другие слова, чувства, эмоции… Словно солёной водой в разгорячённое лицо, брызгами, и прохладным ветерком с моря дунуло… И — волны, волны… Большие, тяжёлые. Мощные! Красивые!
— А мне нравится. За душу задевает, — с тем же восторгом, подчеркнул он, и умильно скорчив лицо, копируя голос Леонида Утёсова, глядя в её горящие не то тайным смехом, не то восторгом глаза, не очень удачно пропел. — «На палубу вышел, а палубы нет, а палуба в трюм…» А! Здорово, да?! Сильно! Да с таким ансамблем, Фефелов, мы кого угодно победим, хоть…
— Но мы ведь не моряки, товарищ полковник, мы ведь… — осторожно заметил майор, начклуба, и умолк.
— Да, а что, нельзя? Если мы морскую тематику возьмём и представим. Как некое, скажем, разнообразие, а?
— Я думаю, нельзя. Нас не поймут. Жюри же… оно же… сами понимаете… Командование не поймёт и солдаты, в смысле военнослужащие… Я извиняюсь.
Полковник смотрел ещё в улыбчивое лицо майора, но слышал принципиально противоположные своим чувствам слова. Хотел было рассердиться на Фефелова, но расслышал здравое «зерно». Отрезвляющее. Действительно, весь концерт про море. Вся программа. Мелькнула мысль, хорошо что лейтенанта Фомичёва на просмотр не допустил, вообще бы тогда… Ч-чёрт! Полковник мысленно чертыхнулся, удерживая на лице удовольствие видеть перед собой… ммм… всех, её в смысле. Не знал, как теперь быть, особенно когда смотришь в её глаза. Действительно не поймут. Раскроют ещё подлог, уличат. Будет скандал. Большой скандал! Хоть и в обычную армейскую форму будут одеты. Нужно бы, чтобы что-нибудь про пехоту, про артиллеристов они спели, потом и про море можно немного, про авиацию чуть-чуть, про ракеты… Тогда — да. Тогда оно…
— А если нашими… эээ… силами разбавить, нашими номерами, а? — спросил полковник. Можно ведь как некое ассорти представить. Как солянку, извините! Как вы думаете, товарищ капитан, а?
Капитан Добрынина смеялась глазами.
— У нас морской ансамбль песни и пляски. Краснознамённый, Североморский, товарищ полковник. Если не подходим, мы…
— Нет-нет, подходите, подходите, — испуганно замахал руками полковник Ульяшов. — Не беспокойтесь, всё хорошо. Просто отлично. Мы что-нибудь придумаем. — Резко повернулся к майору Фефелову, с нажимом в голосе, в котором слышался начальственный металл, спросил. — Мы придумаем, да, товарищ майор, придумаем?
— Так точно, товарищ полковник, — мгновенно согласился начклуба. — Ещё как придумаем. Извините. То есть сможем.
Довольный поддержкой, полковник повернулся к капитану Добрыниной, и улыбнулся.
— Вот видите? Начальник клуба сказал сможем, значит, сможем. Так что… Отдыхайте, товарищи артисты, репетируйте, майор Фефелов вам покажет ваши места в расположении. Где вы спать будете. В роте хозо. Но это временно, чтобы к вам привыкли. И вообще, на пару — тройку дней. В смысле ночей… А ваша руководительница, в гостинице, я дам команду. Это удобно, туда-сюда на машине. А обедать и всё остальное в офицерской столовой. Вместе. Это ненадолго… Так что… товарищ майор будет ответственным, и я, к вашим услугам, товарищ капитан, в любое время. Всё. Извиниите, пойду. У меня дела… Репетируйте.
