Волна подбросила меня на гребень, и я увидела его, стоящего на берегу с раскачивающимся на ветру фонарем в руке. Он глядел мимо меня на исчезающую лодку. Но Лайэм был слишком далеко, чтобы увидеть или услышать меня.
– Джеффри! – закричала я, но мой голос, как льдина, канул в воду. Джеффри повернул голову, как будто чувствуя, что я близко.
Еще одна волна подбросила меня, и я увидела, как он упал на колени, фонарь выпал у него из рук и погас.
– Я найду тебя, Памела! Где бы ты ни была, я тебя найду!
Я хотела крикнуть ему, что никогда не покину его, но уже начала уходить под воду, мое тело сдалось раньше, чем сдался мой дух. Луна вышла из-за облаков, свет упал на темную поверхность воды. Я потянулась вверх, как будто луна могла выдернуть меня из ненавистного, темного, холодного океана – на берег, к моим мужу и сыну. Но луна уплывала все дальше, холодное, бесчувственное светило угасало над моей головой, пока мне не настал конец.
Ава
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Август 2011
Я проснулась в затемненной комнате, освещенной одной только настольной лампой. Мое лицо было мокро от слез, чувство потери сжимало сердце. Мэтью помог мне подняться и сел на софу рядом со мной.
– Итак, Памела умерла, и Джеффри поклялся найти ее, где бы она ни была. – Он мягко улыбнулся, но взгляд его был встревоженный. – И это имеет какое-то отношение к моей вере в тебя.
– Отчасти… – Я дотронулась ладонью до его щеки, зная, что ему придется нелегко, но это было необходимо для нашего общего исцеления, как вытащить из пальца занозу. – Ты помнишь, я говорила, что Адриенна и я как-то связаны между собой?
Он кивнул, тревога не исчезла из его глаз.
– Расскажи мне, как ты ее гипнотизировал второй раз. Мне нужно знать, что она видела.
– Я ничего не понимаю, – ответил он очень спокойно.
Как же тяжело специалисту-психологу, каждый день имеющему дело с реальностью, признать, что есть что-то за пределами его знания! Я взяла его руки в свои, чтобы дать ему почувствовать, что в этом он не одинок.
– Я тоже не понимаю. Быть может, нам обоим следует признать возможность, что вселенная шире, чем мы ее себе представляем. Что есть вещи, которым нельзя научить, которые можно понимать только сердцем.
Он взглянул на наши сплетенные пальцы, затем медленно отпустил мои руки и откинулся на софе.
– Хорошо, – сказал он. – Второй сеанс был после того, как я узнал о ее беременности. Она сказала, что хочет увидеть свою мать, какой та была до болезни. Она не хотела, чтобы ее единственное впечатление о родной матери было таким тяжелым. Я с ней согласился.
Я взяла его пустой стакан и встала, его рассказ было почти невозможно слушать. Я представила себе, насколько тяжело было его переживать. Я налила в стакан щедрую дозу виски и, вернувшись, дала стакан ему в руки.
– Продолжай.
– Мы снова вернулись в сад, который нашли в первый раз. – Он помолчал. – Но она нашла другую дверь и вошла в нее.
Он встал, рука его дрогнула, и виски расплескалось через край и на пол, но ни один из нас не попытался его вытереть. Сердито шагая, он подошел к окну. За окном было уже темно, ночь поглотила краски дня.
– Что она видела? – спросила я, но я уже знала.
– Джорджину.
Слово эхом раздалось в пустой комнате, мелькая, как призрак, среди мебели. Призрак остановился между мною и Мэтью.
Он отхлебнул из стакана, прежде чем продолжать.
– Я выслушал эту занимательную историю – ничем другим я не мог ее считать – о женщине, жившей здесь две сотни лет тому назад. Что мне показалось удивительным, так это то, что Адриенна рассказывала эту историю, как будто она была главным действующим лицом. И когда она пришла в себя, я позволил ей думать, что верю ей, когда она считала себя вновь родившейся Джорджиной Смит.
Он снова сел в кресло напротив меня, как будто ему тоже было легче думать, когда меня не было рядом.
– После этого она стала одержима историей моей семьи, собирая все сведения в своем портфеле, роясь в архивах в Саванне. И я подыгрывал ей, довольный тем, что это отвлекало ее от ее диагноза, занимало ее, приносило ей удовлетворение, которого не приносила ей работа.
Я попыталась улыбнуться.
– Значит, для тебя это был шок, когда я под гипнозом не вспомнила о сломанных в детстве ногах, а заговорила о Памеле и Джорджине.
Он встретился со мной взглядом, но не улыбнулся.
– Да, можно так сказать.
Неуверенно, как будто мой язык знал, что я на самом деле не хочу этого знать, я спросила:
– Она сказала тебе, как умерла Джорджина?
– Да. Она мне сказала, – ответил он, глядя на меня со вниманием. Он снова наклонился вперед, уперев локти в колени. – Она сказала мне, что Джорджина послала сестру к британцам, чтобы наказать ее за то, что та отняла у нее единственное, что Джорджина желала, но не могла иметь. Она, должно быть, верила, что сможет убедить Джефф-ри в том, что жена покинула его и что даже если Памела вернется, он не примет ее обратно.
Я закрыла глаза. Джеффри.
– Но она была больна, я думаю, туберкулезом. Она, должно быть, знала, что умирает. Что у нее не было шансов остаться с Джеффри, даже и без Памелы.
– Я не могу поверить, что говорю об этом как о чем-то бывшем в реальности. Этого не может быть. В этом нет смысла.
– Я не прошу тебя этому верить, Мэтью. Только слушай без предубеждений. Только верь в меня.
Он кивнул и продолжал историю Адриенны.
– Джорджина до конца надеялась, что у британского доктора найдется для нее лекарство. Но она также верила, что он слишком озабочен Памелой, ставя интересы Памелы выше, чем интересы ее, Джорджины. Это приводило ее в бешенство. Она считала, что всегда была на втором месте для всех, кроме своей матери. А ее мать умерла, когда за ней ухаживала Памела. И это еще усилило ее растущее чувство несправедливости со стороны других по отношению к ней.
Я вспомнила разговор с Тиш о второй могиле, найденной рядом с могилой Томаса, и как все уверены, что останки там – женские.
– Джорджина умерла в тот же день?
– Судя по рассказу Адриенны, да. – Он тяжело вздохнул, как будто освобождаясь от годами хранившихся тайн. – Я не хотел говорить тебе об этом, считая, что все это продукт воображения Адриенны. Даже когда ты заговорила о Памеле и Томасе Энлоу и о рисунке дома, каким Адриенна видела его глазами Джорджины. Я не хотел, чтобы история Адриенны стала пророчеством.
– А теперь?
– Я все еще не уверен.
Какое-то время мы оба молчали.
– Что случилось с Джорджиной? – спросила я наконец.
