«Кто ищет одно Его имя, найдет одно Его имя.
Кто ищет много Его имен, найдет много Его имен.
Кто ищет Его за именами, выйдет на простор.
Кто не станет Его искать, окунется в мечту.
Кто перестанет Его искать, встретит Его».
Я должен был защищаться в середине ноября. Стать моим оппонентом было предложено в числе других профессору Глоуну. Он согласился. Я послал ему текст диссертации по почте. Не прошло и недели, как Глоун мне позвонил.
— Поздравляю, Берт, достойная работа. В чем упрекнуть, как всегда, найдется, но, к счастью, только по мелочам. О подробностях, мой дорогой, — на защите. А что ты, кстати, не заходишь последнее время?
«Последним временем» Глоун назвал одиннадцать лет, прошедших после того, как он мне сообщил: «Мой дорогой, ты, наверное, очень удивишься, но я сделал выбор не в твою пользу. Я буду рекомендовать в аспирантуру твоего друга Герарда Лоддера». Зануда Лоддер никогда в моих друзьях не числился — мы просто были вместе дипломниками Глоуна, и потому я решил в первый момент, что мой профессор меня дразнит: все, включая меня самого, были уверены, что он оставит меня при себе в университете. Однако то, что я услышал дальше, не оставляло сомнений в серьезности его слов: «Выбор в пользу Лоддера связан с характером исследований, запланированных на ближайшие несколько лет. Ты на такой работе засохнешь, Герард же на ней — взрастет. С нового семестра выдвинется на первый план палеографический анализ. И тему диссертации аспирант должен будет взять соответствующую. Сам видишь, не твоя эпопея. Только не думай, что это трагедия. Ты иди сейчас, освойся — мы потом еще поговорим о будущем. Окажешься в университете, зайди ко мне». Я ушел тогда от Глоуна, так и не открыв рта, даже не попрощался. Диплом уже был получен, «заходить» в университет мне больше было незачем — и я больше туда не заходил.
Одиннадцать лет спустя Глоун был конкретнее.
— Может быть, заглянешь на днях? Например, завтра? Мне бы хотелось расспросить тебя о московских архивах. Ты ведь работал не только в Ленинской библиотеке, верно?
— Верно. Еще в ЦГАЛИ и АКИПе.
— Что это еще за АКИП?
— Один небольшой архив с турбулентным рукописным отделом.
— В каком смысле — «турбулентным»? — Я чувствовал по голосу, что Глоун напрягся. — Или там произошло что-то из ряда вон выходящее?
Я не спешил с ответом.
— Алло, ты на проводе?
— Я на проводе. Я задумался, как этот случай определить точнее — как «из ряда вон выходящий», «необычный», «примечательный» или «исключительный».
Профессор был всегда нетерпелив. Можно догадаться, каково незаурядной личности оказаться на заурядной роли в скучной драме под названием «Славистика».
— Ну-ну, я ценю твой юмор, а теперь скажи, они там, в АКИПе, что-то откопали? — насел он на меня.
— Увидимся — расскажу, — сказал я хладнокровно. Мне хотелось ему отплатить.
Своего славного профессора я долго мучить не стал — через два дня я уже был у него в университете. Глоун мало изменился. Однако мой рассказ состарил его у меня на глазах.
— Как можно было допустить, чтобы такой манускрипт вышел из научной сферы? А если бы эта Надя исчезла вместе с ним навсегда? — набросился он на меня.
— Какой ей был смысл исчезать? Она хочет издать рукопись за границей. Ханс ван Сеттен для нее — редкий шанс.
