Я киваю. И касаюсь ее руки, показывая, что не сержусь. Мол, все в порядке. Да я и правда не сержусь, если разобраться.
— А что было дальше? Ты уж доскажи, пожалуйста, — прошу я. — А потом, может, еще поспим. — Пожалуй, мне и впрямь интересно, что было дальше. Последнее, что я слышал, — как она танцевала с Джерри. Если было еще что-то, мне хочется это знать.
Она взбивает подушку у себя за спиной и говорит:
— Это все, что я помню. Больше ничего вспомнить не могу. Потом как раз зазвонил этот чертов телефон.
— Бад, — говорю я. Под лампой, на свету, стелется дым, и я вижу, что им полна вся комната. — Надо бы открыть окно, — говорю я.
— Хорошая мысль, — отвечает она. — Хоть немножко проветрим. А то все в дыму — навряд ли нам это полезно.
— Да уж, навряд ли, — соглашаюсь я.
Я снова встаю, подхожу к окну и поднимаю его на несколько дюймов. Из щели тянет прохладой, и я слышу, как грузовик неподалеку сбрасывает скорость, начиная подъем, который приведет его к перевалу и дальше, в соседний штат.
— Сдается мне, скоро мы с тобой останемся последними курильщиками в Америке, — говорит она. — Серьезно, пора бы нам бросить. — С этими словами она тушит сигарету и тянется за пачкой, лежащей рядом с пепельницей.
— Затравили нашего брата, — говорю я.
Я возвращаюсь в постель. Простыни с одеялом сбиты в комок, и уже пять часов утра. Едва ли нам сегодня удастся еще поспать. Ну так что за беда? Разве это преступление — не спать по ночам? Что страшного с нами случится, если мы больше не уснем?
Она сжимает в пальцах прядку своих волос. Потом закладывает ее за ухо, смотрит на меня и говорит:
— Последнее время меня беспокоит одна венка на лбу. Она иногда стучит. Причем сильно. Понимаешь, о чем я? Не знаю, бывало ли с тобой такое. Ужасно не хочется об этом думать, но скоро у меня, наверное, будет удар или что-нибудь вроде того. Разве не так это бывает? Лопается сосудик у тебя в голове. Наверное, рано или поздно это случится со мной. У меня мать, и бабушка, и одна из теток — все умерли от удара. Это у нас в роду. Эта штука передается, знаешь. Она наследственная — как плохое сердце, или там ожирение, да мало ли еще что. Ну и вообще, — говорит она, — что-то ведь должно когда-нибудь со мной случиться, правда? Так может, это и будет удар. Может, от него я и умру. Во всяком случае, похоже, что к этому идет. Сначала она бьется чуть-чуть сильнее обычного, точно хочет привлечь мое внимание, а потом как начнет стучать. Бух, бух, бух. Ужас до чего страшно, — говорит она. — Ей-богу, надо нам бросить это чертово курево, пока не поздно. — Она смотрит на то, что осталось от ее сигареты, вдавливает окурок в пепельницу и отгоняет ладонью дым.
Я лежу на спине, упершись взглядом в потолок, и думаю, что такой разговор возможен только в пять утра. У меня тоже возникает желание что-нибудь сказать.
— А я легко задыхаюсь, — говорю я. — Пока добежал до телефона, совсем запыхался.
— Может, просто от волнения, — говорит Айрис. — Это же надо, звонить в такой час! Прямо убила бы эту ненормальную, честное слово.
Я подтягиваю туловище повыше и опираюсь на спинку кровати. Поправляю за спиной подушку и стараюсь устроиться поудобнее, как Айрис.
— Я скажу тебе кое-что, о чем раньше молчал, — говорю я. — Иногда у меня начинает колотиться сердце. Как сумасшедшее. — Она пристально смотрит на меня, дожидаясь, что я скажу дальше. — Иногда буквально чуть из груди не выскакивает. Не знаю, что с ним такое.
— Почему ты раньше не сказал? — говорит Айрис. Она берет меня за руку, потом сжимает ее. — Ты мне ни слова не говорил, милый. Слушай, я не знаю, что со мной будет, если с тобой что-нибудь случится. Я просто умру. И часто это у тебя бывает? Мне страшно, правда. — Она все еще держит меня за руку. Но ее пальцы сдвинулись на запястье, где бьется пульс. Теперь она сжимает мою руку в этом месте.
— Не сказал, потому что не хотел пугать, — говорю я. — Но иногда это бывает. Например, на прошлой неделе. Причем и повода-то особенного обычно не бывает. Сижу, например, в кресле с газетой. Или за рулем, или иду с тележкой в магазине. Неважно, напрягаюсь я в этот момент или нет. И вдруг начинается ни с того ни с сего — бум, бум, бум. Не поймешь, с чего. Я удивляюсь, что люди вокруг не слышат. Мне-то кажется, уж до того громко. Во всяком случае, сам я отлично слышу и даже, скажу тебе честно, малость пугаюсь, — говорю я. — Так что если меня не угробит эмфизема или рак легких, а может, удар, про который ты говорила, — тогда это, наверно, будет сердечный приступ.
Я тянусь за сигаретами. Даю ей одну. Со сном на сегодня покончено. А мы вообще-то спали? С минуту я не могу вспомнить.
— Кто знает, от чего мы умрем? — говорит Айрис. — Да от чего угодно. Если даже долго проживем, могут отказать почки или еще что-нибудь. У меня на работе подруга, так у нее отец только что помер из-за почек. Это иногда случается, если тебе повезет и ты проживешь достаточно долго. Когда у тебя отказывают почки, в теле начинает накапливаться мочевая кислота. И перед смертью ты становишься совсем другого цвета.
— Ага. Звучит шикарно, — говорю я. — Может, сменим тему? С чего это нас вообще разобрало, а?
Она не отвечает. Она наклоняется вперед, уже не опираясь на подушку, обняв руками ноги. Закрывает глаза и кладет голову на колени. Потом начинает раскачиваться — медленно, вперед-назад. Можно подумать, что она слушает музыку. Но никакой музыки нет. По крайней мере, я ничего не слышу.
— Знаешь, чего бы я хотела? — говорит Айрис. Она перестает качаться, открывает глаза и смотрит на меня, склонив голову набок. Потом усмехается, чтобы показать мне, что с ней все в порядке.
— Чего бы ты хотела, душа моя? — Я цепляюсь ногой за ее лодыжку.
— Кофе, вот чего, — отвечает она. — Я бы с удовольствием выпила чашку черного кофе, да покрепче. Мы ведь не спим, правда? Разве кто-то еще собирается спать? Так давай выпьем кофе.
— Мы пьем слишком много кофе, — замечаю я. — Столько кофе — это тоже не полезно, знаешь ли. Я не говорю, что мы вовсе не должны его пить, я говорю только, что мы пьем слишком много. Это просто наблюдение, — добавляю я. — Вообще-то я и сам выпил бы кофейку.
— Вот и отлично, — говорит она.
Но ни один из нас не трогается с места.
Она отбрасывает назад волосы и закуривает очередную сигарету. По комнате медленно плывет дым. Он потихоньку утекает в открытое окно. На дворе, за окном, начинает накрапывать мелкий дождик. Срабатывает будильник, я тянусь к нему и нажимаю кнопку. Потом беру подушку и снова кладу под голову. Ложусь и опять смотрю в потолок.
— А как насчет нашей гениальной идеи о девушке, которая подавала бы нам кофе в постель? — напоминаю я.
— Мне все равно кто, лишь бы подавали, — говорит она. — Хоть юноша, хоть девушка, без разницы. Ей-богу, я бы сейчас с таким удовольствием выпила кофе.
