Целеустремленно шагая, Наоми оставила за спиной не меньше мили, прежде чем решилась сбавить скорость. К этому моменту они наверняка хватились ее. Сейчас они, должно быть, расспрашивают администраторов ресторана, обслуживающий персонал, друг друга. Через пять минут после ее ухода они ничего не заподозрили (красивым женщинам требуется время на прихорашивание). Через десять минут Питер Гарланд украдкой сверился с блестящим «Ролексом», а Ариадна — с пунктуальными маленькими «Картье». Разговор за столом, наверное, все чаще прерывался; они продолжали беседу рассеянно и натянуто, а в их головы уже закрадывались темные подозрения. Наркотики, делали они вывод, психическая нестабильность, булимия (что еще можно делать в туалете столько времени? Только колоться, глотать лекарства или вызывать рвоту).
В конце концов Ариадна пробормотала: «Прошу прощения» — и отправилась на поиски своей удивительно плавной походкой, будто катясь на роликах, не глядя ни вправо, ни влево, а только строго перед собой.
— Контракту крышка, — счастливо произнесла вслух Наоми. А затем, от избытка чувств, обратилась к ничего не подозревающему прохожему: — Значит, с этим все. Конец мечтам о славе и богатстве. Наконец-то вырвалась на волю; никогда раньше не чувствовала себя такой свободной.
Не имея в голове ни пункта назначения, ни карты, примерно через час Наоми очутилась на Оксфорд-стрит. С тех пор как она перестала бывать здесь, улица превратилась в смешение состояний: более важных и сдержанных возле Марбл-Арч, более дешевых и жизнерадостных по мере приближения к Тоттнем-Корт-роуд.
Где-то посреди Оксфорд-сёркус она остановилась, чтобы купить у уличного торговца газету в пользу бездомных, и ее внимание привлекли раздраженные, с размытыми лицами пассажиры подземки, поднимающиеся на поверхность из туннеля, куда их принесли поезда из различных точек на севере, юге, востоке и западе. Сколько лет прошло с тех пор, как она в последний раз проехала на метро? Когда в последний раз она садилась в автобус?
Наоми вдруг привело в восхищение то, как функционировала столица: общественный транспорт жил по каким-то своим законам, из пункта А в пункт Б добирались люди. А как хорошо они знали магазины! Они четко знали, чем отличалась одна торговая сеть от другой, мгновенно определяли соотношение цены и качества любого товара на уровне, едва доступном пониманию Наоми.
Идти мимо открытых дверей магазина означало проходить сквозь стены громкой рок-музыки. Там и тут прямо на улице перед магазинами стояли вешалки с одеждой, вынуждая пешеходов обходить их. Входящих в магазин встречала не уважительная тишина, а мужчина в униформе с недоверчивым и подозрительным взглядом.
С некоторой робостью, чувствуя себя чужой, Наоми позволила распахнутым дверям затянуть себя в суетливые внутренности одного из магазинчиков одежды. Там она потратила несколько секунд на то, чтобы изучить, что делают остальные посетители, а потом, смущаясь, стала копировать их. То есть она с безразличным видом ходила между многочисленными рядами платьев и блузок, вытаскивала время от времени вешалки с приглянувшимися вещами, прикладывала их к себе, склоняла голову так и эдак, жевала губы, оценивая качество изделий. В какой-то момент Наоми оказалась слишком близко к выходу и застыла в испуге, когда из-за нее сработала хитроумная система безопасности и заголосил электрический звонок.
Примерочные комнаты не предоставляли ни места, ни уединения, их заполняли порхающие локти и химический аромат дезодорантов. Скромные и вежливые сотрудницы магазина не умоляли Наоми позвать их, если понадобится помощь. Серое платье, которое она надела на себя, было сшито из какой-то грубой ткани, оно не было искусно скроено, не было аккуратно пошито, как кроились и шились платья от дизайнеров. Но какого черта! Смотрелось оно не так уж плохо. Правда, сквозь ткань проступали тазовые кости — как упрек ей за излишнюю потерю веса, но в этом не было вины производителя. А вот цена на этикетке стала настоящим откровением.
— Я бы хотела в этом уйти, — обратилась Наоми к девушке, чьей работой, похоже, было надзирать за процессом примерки.
Сначала за платье надо заплатить, равнодушно сообщила девушка. Снять защитные тэги. Она была необыкновенно красивой, эта молодая продавщица, примерно того же роста, что и Наоми, и тех же размеров, но в ней ощущалось больше силы и энергии. Она была чернокожей, а точнее, размышляла Наоми, с завистью разглядывая глянцевые щеки, золотистокожей. Белая кожа никогда не бывает такой великолепной, думала она.
Наоми присоединилась к шаркающей ногами очереди и, расставшись со смехотворно малой суммой, получила свое платье обратно — небрежно свернутое и уложенное в пакет.
Бормоча смиренные извинения за свое странное поведение и невнятные объяснения, она снова скользнула в примерочную и торопливо натянула на себя новое платье.
Клетчатая юбка от Феррагамо и черный свитер отправились в пакет. Золотистокожей девушке не хватило бы и месячной зарплаты, чтобы купить такие наряды.
— Держите, — сказала Наоми, выходя из-за занавески, встрепанная после переодеваний. Она сунула в руки опешившей продавщицы пакет со своими вещами и выбежала из магазина.
Если бы кто-нибудь спросил у Наоми Маркхем, как добраться от Оксфорд-стрит до Фулхема, то она ответила бы: «Солнышко, возьми такси». Теперь она еще смогла бы добавить: «Или сядь на электричку линии «Виктория», на Виктория-стэйшн пересядь на линию «Дистрикт» (Уимблдонской ветки) и поезжай до станции Фулхем-Бродвей. Это просто».
В наступившей темноте Алекс сначала не мог разобрать, что за сумки или пакеты были свалены на ступеньках перед входом в его дом. Однако, сделав шаг назад, забрав с собой свою тень, пропустив вперед луч грязно-желтого света от уличного фонаря, он увидел, что на его неуютном крыльце скорчилась человеческая фигура. А приглядевшись поближе, увидев молочную кожу, блестящие белки глаз, он понял.
И он ощутил даже не боль, а мощный удар, оглушительный взрыв эмоций в груди, от которого у него перехватило дыхание. Но придя в себя немного, он спросил небрежным тоном, голосом, который дрожал лишь самую малость:
— И что ты здесь делаешь?
Как долго она ждала? Наоми не могла бы сказать. Казалось, темнота уже несколько часов назад выползла из щелей в асфальте, медленно вскарабкалась вверх по стенам, но небо было светлым до последнего мгновения. Она промерзла до костей (лондонские парки могут-таки проснуться в великолепной глазури инея). Или это от страха зубы так звонко стучали у нее внутри черепа?
Она страшилась его прихода — страшилась больше, чем если бы он вообще не появился. Может, он встречается с кем-то — с какой-нибудь юной девочкой. Может, он вернется очень нескоро. А может, он придет вместе со своей новой девушкой. И как тогда Наоми будет выглядеть, сидя на крыльце под дверью? Какой жалкий вид у нее тогда будет!
Наоми была очень хороша в том, что теперь называется «самый неблагоприятный сценарий»: она мастерски придумывала наиболее плачевные варианты развития событий. И так живо стояла перед ее глазами нарисованная ею же картина, в которой Алекс склонялся над ней и смеялся, держа руку на плече восемнадцатилетней красавицы, что когда он действительно появился, то Наоми забилась в угол и не могла произнести ни слова.
