Маршрут показался ему легким: до пункта Бир-Мелиха на попутных машинах, оттуда, в вечерних сумерках, два с половиной километра до необозначенной границы, пролегающей по Вади-Арава — руслу пересохшей реки. По нему на северо-восток, до устья долины Вади-Мустафа. Затем напряженный ночной марш-бросок к истоку этого вади.
В память Ионатана врезались некоторые путеводные вехи. На западе, километрах в пяти от границы, проходит иорданская дорога, ведущая к Акабе. Эту дорогу следует пересечь с предельной осторожностью. Затем, если врубить эдак километров двадцать за ночь в глубь иорданской территории, можно еще до рассвета добраться до того места, где Вади-Муса сливается с Вади-Силь-эль-Байя. Там русло начинает приобретать иные очертания, становясь глубоким ущельем, и именно там стоит притаиться в тени скал, быть может, отыскать какую-нибудь пещеру, где и провести весь завтрашний день. Пока не стемнеет. А когда наступит субботняя ночь, продолжим двигаться, теперь уже взбираясь вверх по ущелью. Через каких-нибудь пару километров Вади-Муса изгибается почти под прямым углом, поворачивая на юг, от этого изгиба остается менее восьми километров довольно крутого подъема по склону ущелья — и мы уже на подходе к Петре, древнему городу, высеченному в скалах из розового нубийского песчаника. В субботу на рассвете увидим восход солнца над Петрой: наконец-то станет ясно, что же такого особенного в этом месте. И там же откроется мне, чего вообще от меня хотят. Рюкзак, спальный мешок, штормовка, одеяло, оружие и патроны — все вместе весит около тридцати килограммов. Не страшно. Более того, если бы я мог стянуть здесь ручной гранатомет «базука», то утащил бы и его. Одной фляги с водой будет недостаточно, уж это точно. Нужно раздобыть тут еще две или три, потому что на карте не значится никаких источников воды на протяжении всего пути. Интересно, пошла бы со мной Михаль? Впрочем, не стоит об этом и думать.
Что же можно увидеть там, в Петре? У нас это место издревле известно как Красная скала. В книжечке, взятой мною у Михаль, Азария Алон пишет, что название Петра произошло от греческого слова «скала», но это вовсе не та скала Эдомская, где располагалась столица царства Эдом, о которой с гневом говорили пророки Иеремия и Овадия. Уж он-то знает, о чем пишет, но мне это безразлично. Пусть будет другой скалой. Пусть будет скалою Чада, мне-то что. Петра — столица набатеев, вытеснивших в четвертом-третьем веках до нашей эры первых обитателей этих мест, эдомитов (идумеев). Набатеи жили и у нас, в Негеве, в городах Овдат и Шивта. Купцы, воины, строители, земледельцы милостью Божьей, а еще разбойники с большой дороги. В общем, как мы. В Петре царствовал над ними некто по имени Харитат. Там скрещивались караванные пути из Дамаска в Аравию, из пустыни в Газу, в Синай, в Египет. В глубокой горной впадине вырубили набатеи свой скальный город. Храмы, высеченные в камне. Дворцы. Гробницы царей. Святилище, которое арабы называют Эр-Дир. Все эти сооружения, как написано здесь, «стоят, как и в древности, вот уже две тысячи лет, и зубы времени не коснулись их». Очень здорово сказано, по-моему, «зубы времени». «Опустевшие, покинутые людьми». Подобно моей жизни. «И только орды разбойников, грабящих гробницы, рыскали — поколение за поколением — в этих красных дворцах. Набивали свои мешки. Умирали в мучениях. Ни одна живая душа не обитает в Петре вот уже тысяча четыреста лет. Лисы и ночные птицы выслеживают там свою добычу. И еще бедуины из племени атолла скитаются в этих местах, промышляя скотоводством, грабежом и разбоем».
А затем Ионатан наткнулся в книжечке на английские стихи, одна строка которых странно очаровала его: A rose-red city, half as old as time. Город красный, как роза, наполовину такой же старый, как само время.
Беззвучно, одними губами повторял Ионатан эту строчку по-английски, и вдруг представилась ему жена его Римона, обнаженная и холодная, лежащая летней ночью на белоснежных простынях, в свете полной луны, мертвенно белеющей за окном. Он покрутил пальцем у виска и вновь углубился в чтение.
В начале девятнадцатого века, переодевшись в арабское платье, прибыл в этот заброшенный город смелый швейцарский путешественник Буркхардт. С вершины крутого утеса обозревал он красные мертвые дворцы. И был потрясен их величием. В своих путевых заметках описывает он причудливо высеченные гигантские колонны. Хитросплетение вырубленных в скале галерей и переходов, словно висящих в раскаленном воздухе. Аудиториум в греко-римском стиле, построенный императором Адрианом. В песчанике высечены дворцы, крепости, коридоры, храмы, гробницы. Все — цвета алых роз, а между развалинами пылают кусты олеандра. И ущелье, ведущее к мертвому городу, заполонили чащи олеандров. В час рассвета и в час заката красочным празднеством вспыхивают своды и арки, языками пламени — красными, фиолетовыми, ослепительно пурпурными — вздымаются скалы, хранящие следы рук древних мастеров.
То ли во сне, то ли наяву воображал Ионатан ожидающее его мертвое чудо. Крутые ступени в скалах, ведущие вверх по склону горы, широкая лестница длиною едва ли не в двести метров, соединяющая город и святилище, что вознеслось над ним. Стены святилища выстроены так, что напоминают щупальца медузы. И еще лестница — она ведет к вершине горы, где совершались жертвоприношения. Там находится Кровавое озеро, впадина, в которой собиралась кровь жертвенных животных. Справа и слева, по обе стороны от Кровавого озера, идут два ряда вертикальных монолитов, в форме гигантских фаллосов, возносящихся к небу, следы исчезнувшего таинственного оргиастического культа. Ужас кромешной, непроглядной тьмы, предостерегает книжка, охватывает того, кто осмелится взобраться на вершину горы Жертвоприношений и оттуда окинуть взглядом заброшенный город кошмаров. То тут, то там среди островов развалин натыкается путник на берцовую кость, на человеческий череп, на целые ослепительно белые скелеты, сохранившиеся благодаря жаре и сухости воздуха. И все эти пустынные улицы заросли дикими олеандрами. Лишь большая ящерица пробежит порой среди полного запустения. А ночью завоет шакал. С незапамятных времен были известны здесь мирра и ладан, жрецы и священнослужители возносили к небу песнопения, процветали культовые оргии с безудержным развратом, приносились человеческие жертвы. Город окружали фруктовые сады, оливковые рощи, виноградники, гумна, давильни винограда… Древние боги пустыни мирно уживались и с Ваалом, и с Афродитой, и с Аполлоном. А потом все было стерто с лица земли. Древние боги скончались в агонии. От людей остались высохшие кости. Неудержимый в гневе своем, Иегова смеется последним — как всегда. Кто этот, приходящий из Бацры, в багряных одеждах из Эдома? Это бог пустыни, явившийся, чтобы покрыть все безмолвием смерти.
Четырнадцать веков ни в одном из письменных свидетельств не упоминался этот город-призрак. Словно его никогда и не было. И только в последние годы стали добираться сюда, рискуя жизнью, любители приключений, этакие лунатики, из наших, и кое-кто даже вернулся с миром. Но с десяток парней нашли смерть в пути, потому что бедуины из племени аталла известны своей свирепостью.
«Он встает и идет», — сказал Ионатан вслух самому себе. И ощутил такую полноту радости, будто напоили его вином. Книжку он засунул в рюкзак. Скоро полдень. Хорошо бы выкурить сигарету. Но баста: я больше не курю.
