— Не понимаю, — раздраженно пробормотал он. — Разве она не хочет, чтобы ее спасли?
— Она не знает, что Тирни — Синий, — напомнил Уэс.
— Знаю, но она же…
— Тихо! — Уэс вскинул руку. — Слыхал?
— Что?
— Тихо!
Датч отогнул клапан шапки-шлема и прислушался, но ничего не услышал, кроме завывания ветра и тихого шороха, производимого срывающимися с ветвей снежными шапками. Через полминуты он сказал:
— Я ничего не слышу.
— Теперь и я не слышу. Но мне что-то послышалось.
— И что это было? На что похоже?
— Вот на эти штуки.
— Снегоходы? Не может быть. Если это снегоход, то не Ритта. У меня ключи от всех четырех.
На кольце, которое он забрал у Уильяма, было четыре ключа от снегоходов. В гараже они перепробовали все ключи и выбрали себе два снегохода. Связка ключей все еще лежала у него в кармане лыжного костюма.
— Наверно, почудилось, — вздохнул Уэс. — От этих тарахтелок столько шума, у меня аж в ушах звенит. Ладно, неважно. Ты что-то говорил о Лилли.
— Она там уже два дня. Безвыходно. Без электричества. Почему же она не хватается поминутно за телефон, не ждет пока он зазвонит, почему не пытается позвонить сама?
— Да, действительно, — согласился Уэс. — Но, может, у нее там, наверху, связи нет? Может, у нее батарейка сдохла.
— А может, она сама.
— Датч…
— А может, она ранена.
А может, она уютно устроилась в коечке с Тирни, и звонящий телефон ей только мешает. Может, они найдут ее не раненой, а наоборот — цветущей, как роза, и мурлычущей от удовольствия после классного секса. Датч взглянул на Уэса и понял, что он думает о том же.
— Если бы она могла, обязательно позвонила бы, Датч, я уверен.
У Датча руки чесались сбросить Уэса с утеса за эту манеру говорить с ним, как с душевнобольным. Чтобы удержаться от искушения, он натянул лыжную перчатку.
— Если собираешься вести, давай живее. Уэс пошел к своему снегоходу.
— Живее не получится. Эти «шпильки» меня убивают.
— Ты же это знал, когда вызвался идти со мной. Да, кстати, какого черта ты это делаешь?
Уэс замер на ходу и повернулся к нему.
— Что?
Датч сдвинул на лоб очки-«консервы» и смерил Уэса долгим, оценивающим взглядом.
— Что?
— Зачем ты это делаешь, Уэс? Только пойми меня правильно. Я убью Тирни, и мне все равно, Синий он или нет. А у тебя-то что за интерес?
Уэс недоуменно покачал головой.
— Что-то я не въезжаю.
— Не прикидывайся дурачком. Вчера ты мне разве задницу не лизал, чтобы я сам пошел за Тирни. Я хочу знать почему.
— Я объяснил почему. Ты заслужил право взять его и пусть это будет твоя заслуга, а не этого гребаного ФБР. Я буду купаться в лучах твоей славы. Что тут плохого?
— Ничего тут плохого нет. Но, я думаю, у тебя есть другой мотив. И мне кажется, что этот мотив — Скотт.
— Скотт?
— Тебе ли не знать, Уэс: чем больше ты строишь из себя целку, тем больше у меня подозрений. Не пытайся мной манипулировать. Я же сказал: я все равно уберу Тирни. Но мне хотелось бы твердо знать, что меня не держат за болвана. — Датч сверлил Уэса взглядом полицейского. — Скотт имеет отношение к исчезновению этих женщин?
— Ага, как же. Как будто у него могло встать на Бетси Кэлхаун. Его всегда безумно волновали утягивающие чулки и пояса.
— Я не шучу.
— Ну, если ты не шутишь, значит, у тебя совсем крыша съехала. Запишись на повторный курс к своему промывателю мозгов в Атланте. Он тебя недолечил.
— С твоим сыном что-то не так.
— Он вставляет своей училке по английскому! Значит, с ним не все в порядке, неужели не ясно?
— Это все?
— А тебе мало?
— Он что-то сделал с Миллисент?
— Да как тебе в голову взбрело? Ты же знаешь его с рождения!
— А тебя — еще дольше. — Датч прищурился. — Скажи мне правду, Уэс. Скотт — тот, кого мы ищем?
— Я не собираюсь даже…
— Ты его покрываешь?
— Нет!
— Я тебя знаю, Уэс.
— Ни хрена ты не знаешь!
— Ты кого-то покрываешь.
— Я покрываю себя!
Датч попятился, спотыкаясь, и ошеломленно уставился на своего старого друга. У него пересохло во рту.
Уэс вздохнул, отвернулся и посмотрел на череду деревьев, тянущуюся вдоль правой обочины дороги, потом перевел взгляд обратно на Датча.
— Я ее трахал, доволен?
— Я тебя знаю, Уэс, — повторил Датч. — Об этом я догадался.
— Ладно, слушай.
Уэс выдал ему телеграфную версию своей краткой связи с Миллисент и ее последствий.
— После этого Скотт не хотел иметь с ней ничего общего. Я хотел положить конец их роману, и мой план сработал как по волшебству. Чего я не ожидал, так это того, что Миллисент возьмет и исчезнет. Я не имею к этому отношения. Скотт тоже не при делах. Но я тебе скажу, приятель: это расследование ее исчезновения заставило меня понервничать, потому что эта чугунная задница Бегли лезет во все дырки, изучает ее жизнь под микроскопом, ищет секреты.
Если бы правда о нашем маленьком треугольнике выплыла наружу, скандал мог мне сильно повредить. И это еще не все. Мне бы не хотелось, чтобы федералы или, скажем, ее родители узнали бы, что один из нас — а может, и кто-то другой, откуда мне знать? — ее обрюхатил. Ну, кто бы это ни был, со своим нытьем она пришла ко мне. Сказала, что ребенок от меня. У меня самая толстая чековая книжка, понимаешь? И я больше всех терял, если бы не заплатил. Скотт даже не знает о ребенке. Слава богу, она его потеряла из-за своей анорексии. Не успела настучать на нас со Скоттом и выложить всю историю.
— Господи.
— Вот именно. Если бы это, не дай бог, просочилось прошлой весной, то и тогда был бы грандиозный скандал. Но ты можешь себе представить, какое дерьмо попадет в вентилятор, если это всплывет сейчас? Даже если я сумею увернуться от Эрни Ганна — а он на расправу скор и стреляет метко, — мы со Скоттом окажемся в верхней части списка подозреваемых у ФБР. Конечно, нас рано или поздно оправдают, но с моей тренерской карьерой и с моим браком будет покончено. Сколько бы региональных чемпионатов ни выиграла моя команда, педсовет мне не простит, что я трахал девчонку из группы болельщиц.
— Миллисент была не первой.
