Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 172
«Вы что же, полностью хотите выкинуть за борт педагогики многолетний опыт пионерской организации? — слышится мне хор слегка очухавшихся после «перестроечных» потрясений оппонентов. — Да вы же сами столько лет работали под ее знаменами!»
Ничего я не хочу выкидывать. И пионерские знамена до сих пор с почетом хранятся в специальной комнате «Каравеллы». И выносятся перед строем на торжественных сборах. И не один десяток лет пресс-центр и флотилия официально числились отдельной дружиной пионерской организации. Во-первых, иначе существовать тогда было просто невозможно. Во-вторых, «Каравелла» действительно много доброго впитала в свой опыт из жизни и традиций пионерии.
Мы всегда оставляли в стороне — как бы по общему согласию «выносили за скобки» — «классовую сущность» этой организации («мы пионеры — дети рабочих…»), не принимали во внимание попытки официального руководства внушать детям оголтелый атеизм, не обращали внимания на трескучие лозунги, что пионеры — смена комсомола, который в свою очередь — смена КПСС. Мы брали для себя поэзию костров и походов, память о юных партизанах и сынах полков, о тимуровских командах и фронтовых бригадах военного времени, о героической работе пионеров пятидесятых годов по озеленению городов и сел. Мы воспитывали в мальчишках и девчонках верность красному галстуку, как символу ребячьего содружества всей страны. Мы всегда любили песни о веселом ветре, об Орлятском звездопаде и юном барабанщике. (Впрочем, и своих песен подарили пионерской организации немало.)
И мы никогда не принимали казенного духа, политической зашоренности, искусственного бодрячества и всеобщей обязательности, насаждаемых центральным руководством ВПО и недремлющим Минпросом.
Мне пришлось читать немало статей о недавнем прошлом пионерии, и почему-то нигде я не встречал простого понимания, что организация была неоднородна. Если смотреть чуть пристальнее, то видно: фактически их было две.
Одна — та самая, которая волеизъявлением руководителей страны в тридцатых годах была отдана под власть школьного начальства. То есть директоров, завучей и соответствующих инструкторов наркомпроса. Были конечно в школе и вожатые отрядов (отличники и хорошисты старших классов, боящиеся вздохнуть без позволения учительницы), и старшие вожатые (чаще всего девочки на побегушках при завучах по воспитательной работе). Но реальная власть оказалась в руках классных руководительниц. Те вовсе не радовались этому обстоятельству — лишние хлопоты на их без того замороченную голову. Но деваться было некуда и оставалось приспособить пионерское движение для своих насущных целей. Целей было две: 1) чтобы дети учились без двоек; 2) чтобы «делали то, что я сказала». При добросовестном выполнении этих требований отряду-классу были гарантированы всякие вымпелы, почетные звания («спутник семилетки», «Маяк школы», «Передовик дружины» и т. п.), а классной наставнице благосклонность школьного руководства и, возможно, какие-то скромные награды.
Таким образом, школа полностью подчинила организацию ребят своим прагматическим требованиям. Тем более, что и руководством всех мастей и рангов это одобрялось. С давних пор сидят в голове многозначительные строчки какого-то детского поэта:
Оценки в журнале — вот высшая мера,
Судить по которой должны пионера…
Ростки всякой ребячьей демократии были старательно выполоты, как сорняки с морковных грядок. Все было подчинено строгому школьному регламенту. Класс — отряд. Звенья в классе (не всегда, но часто) — по рядам парт. Если Марь-Иванна пересаживала вертлявого Петьку Иванова с одного ряда на другой, он автоматически переходил в иное звено. («Что значит привык к тем ребятам?! Сначала привыкни вести себя как следует, а потом рассуждай!»). Были времена, когда командиры отрядов («председатели совета») назначались учителем. А если и выбирались, то, как правило, под нажимом того же классного руководителя.
Пионерские отряды двадцатых и начала тридцатых годов жили, проявляя свою инициативу, исходя из понимания интересов страны и времени (понимания, часто ошибочного, максималистски детского, но порой и очень правильного; и, по крайней мере, с искренними устремлениями). Обучали азбуке неграмотных взрослых, боролись с пьянством отцов, клеймили на демонстрациях «ременную педагогику», собирали средства для иностранных безработных, возились с малышами-октябрятами, устраивали настоящие палаточные (без квохчущих тетушек в белых халатах) лагеря, воевали со скаутами (хотя свидетели тех времен рассказывают, что пионерские и скаутские отряда иногда мирно существовали рядом друг с другом — и слава Богу)…
Пионерское содружество тогда вбирало в себя тех, кто хотел. Мальчик и девочка могли вступать в пионеры, а могли обойтись и без этого. Отряды были добровольными объединениями.
Попав под власть школы, организация лишилась абсолютно всех элементов добровольности. Она по сути дела перестала быть организацией, а сделалась возрастной категорией (так же как ее «подготовительная ступенька» — октябрята). В первом классе все ученики получали звездочки с портретом Володи Ульянова (который сам октябренком, естественно, никогда не был), а достигнув девяти— или десятилетнего возраста, хором зачитывали Торжественное обещание юного пионера и начинали носить красные галстуки. Эйфории хватало обычно на неделю-две. Затем начиналась рутина. Выяснялось, что главная задача пионера все та же: «Учиться, учиться, и учиться…» (а зачем тогда галстук?) Сборы похожи на дополнительные уроки и классные часы («Петров, тебя зачем принимали в пионеры? Чтобы ты чесал языком с соседом, когда твои товарищи по кл… по отряду готовятся к мероприятию? Сейчас пойдешь в коридор!.. Итак, начинаем сбор. Атрибутику к доске!.. Горнист и барабанщик — к доске, я сказала! Давайте сигнал к открытию сбора! Да не так громко, в соседнем классе урок…»)
Или так:
— Кто завтра не явится на сбор металлолома, пусть заранее готовит дневники! Для двойки по поведению за неделю!
В конце семидесятых мне пришлось (увы, не первый и не последний раз) «влезать» в заурядный школьный конфликт, связанный с директором, до того момента весьма ценимым педагогическим руководством. Узнав про директора «много всего», я вынужден был пригласить с собой представительницу облоно и стремительно приехать в школу. (Потом была шумная статья «Смотреть не только в ведомости» в газете «Уральский рабочий».) Ошарашенный директор, в присутствии пострадавших школьников, был вынужден согласиться, что «да, случалось». Раздавал подзатыльники, таскал детей за волосы, насильно стриг, орал, оскорблял прямо на школьных собраниях и… ну, в общем, вполне характерный педагог советского времени. Он признавал «ошибки» и оправдывался: «Да, не сдержался… да вспылил… ну, не так уж и часто… нервы, здоровье, жена болеет… они хоть кого доведут… обещаю, что впредь…» (О, сколько прочитавших эти строчки сейчас сочувственно покивают!) Но в одном он не мог понять своей вины. Почему ему предъявляют претензии за то, что нескольким мальчишкам он выставил двойки по поведению в четверти — за то, что не участвовали в пионерской игре «Зарница»? Здесь-то что он сделал неправильно? Они злостно нарушили дисциплину, пренебрегли интересами школьного коллектива! Разницу между обязательной учебной программой и пионерскими делами директор просто не мог осознать. И мысль о том, что в данном случае поведение ребят должны оценивать не учителя, а сами пионеры, казалось ему, видимо, выходящей за рамки здравого смысла…
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 172
