— Это, мой дорогой, мы еще поглядим. Если один раз случилось чудо, то почему бы ему не случиться и в другой раз? Пожалуй, все-таки стоит, чтобы вы обо всем мне рассказали.
— Да, мне тоже так кажется.
Но только слушать я не стану, подумал Тео. Он же, в сущности, не мне рассказывает.
Тео передвинул ладонь чуть выше, теребя воротник рубашки у шеи Вилли. Его глаза вновь обратились к залитому светом окну. Солнце, казалось, проникло в толщу стекла, и голубое небо виднелось сквозь сверкающий экран дробящихся лучей. Под негромкий говор Вилли Тео старательно заставлял себя думать о чем-нибудь постороннем. Вспомнил о чайке со сломанным крылом, которую подобрали и принесли ему близнецы. Несла птицу плачущая Генриетта, посадив ее себе на ладонь и гладя другой рукой. Двойняшки прибежали к Тео по прибрежной гальке. Когда случалась беда с животным, они становились растерянны и беспомощны. Нельзя ли что-то сделать, залечить сломанное крыло — или им идти искать ветеринара? Тео сказал — нет, когда сломано крыло, уже ничем не поможешь. Он возьмет у них птицу и быстро ее утопит. Это самое милосердное, что можно сделать, ничего другого не остается. Птица не будет знать, что происходит. Он бережно принял чайку из протянутых рук Генриетты и велел близнецам уходить. Оба сразу бросились бежать, теперь и Эдвард — со слезами на глазах. Тео, не тратя времени на то, чтобы разуться или закатать брюки, прямо как был, зашел в море, хрустя ботинками по освещенным солнцем подводным камням. Чайка лежала у него в ладонях совсем тихо, блестящие глаза ее глядели безучастно, словно ей не было причин тревожиться. Птица была такая легонькая, такими мягкими были ее серые перья… Тео нагнулся и быстро погрузил в воду мягкий серый комок жизни. В его ладонях произошло слабое трепыханье. Он долго стоял согнувшись, закрыв глаза, чувствуя, как загривок ему припекает солнце. Наконец выпрямился, не глядя на взъерошенный предмет, который держал в руках. Оставить его в море с риском, что он вновь попадется на глаза двойняшкам, Тео не решился. Выбрался на сыпучий берег и в мокрых, липнущих к икрам штанах пошел на дальний конец пляжа, где, стоя на коленях, вырыл в галечной россыпи руками глубокую яму. Положил туда мертвую птицу и тщательно засыпал ее сверху. Потом отполз в сторону и лег ничком на камни.
Голос Вилли продолжал говорить, и Тео, пропуская половину мимо ушей, оберегал свое сердце, цепляясь за мысли о чайке. Наконец в комнате наступила тишина.
— Хотите чаю? — сказал Тео.
— Да. Вы не приготовите?
Тео поднялся и пошел в кухоньку. Где самое основное, думал он, в чем тут суть? Что мне сказать ему? Что нужно меньше думать о своих грехах и больше — о других. Но как научиться забывать… Главное — возлюбить добро, все прочее не имеет значения. Замечать не зло, а добро. Сосредоточиться на хорошем — только так можно преодолеть тиранию прошлого, стряхнуть с себя налипшее зло, преодолеть самого себя. В свете добра зло видится там, где ему и место, — не как твоя принадлежность, а само по себе, на своем собственном месте. Как объяснишь все это Вилли? Придется постараться.
Наливая чайник, он увидел в угловое окно, что от буковой рощи поднимается по тропинке девушка в голубом платье, с длинными светлыми распущенными волосами.
— К вам гостья, Вилли, — крикнул он.
— Кто это, Мэри?
— Нет. Неизвестная девушка.
Вилли вскочил и в мгновение ока очутился за его плечом.
— Ужас, Тео, что мне делать? Это Джессика!
— Кто такая Джессика?
— Газель!
— Так чем вы недовольны?
— Каким образом она узнала?..
— Вот и предложите ей чаю. Я ухожу.
— Нет, Тео, не бросайте меня! Слушайте, я не могу! Сделаете мне любезность? Я пойду спрячусь на кладбище. Скажите ей, что я уехал из Трескоума и не оставил адреса и теперь здесь живете вы. Скажете? Но так, чтоб она поверила… Сплавьте ее как-нибудь! Убедитесь, что она ушла и тогда приходите за мной. Я выйду через заднюю дверь.
Хлопнула задняя дверь. Тео в задумчивости заварил чай. Длинноногая, длинноволосая девушка решительным шагом приблизилась к дому.
— Здравствуйте, Джессика, — сказал Тео, встречая ее на пороге.
Девушка сделала удивленное лицо.
— Я бы хотела видеть…
— Да-да, вам нужен Вилли. Его в данную минуту здесь нет, но вы легко его найдете.
И Тео дал Джессике подробные указания, как пройти на кладбище.
Потом закрыл снова дверь и налил себе чашку чая. Ему было грустно.
— Посмотри-ка, Минго с Монтрозом мирно соседствуют в плетенке!
— Так и есть. Ну что же, Минго и Монтроз, давайте прощаться!
— Ишь, разленились, не желают вставать!.. Надеюсь, Кейси понравился наш подарок.
— Конечно понравился, Мэри. Ей просто жаль, что ты уезжаешь.
— Никак не могла ее утешить. Ах ты Господи… Наверное, нехорошо быть такой счастливой, Джон, когда рядом кто-то убивается?
— Нет, почему же. Человек обязан быть счастливым. Особенно, когда он замужем.
— Раз так, то я, как человек обязательный, буду счастливой женой. Мы все собрали?
— Не знаю, все ли, но что вещей набрались горы, это факт.
— Знаешь, это даже к лучшему, что Октавиан и Кейт отсутствуют. Куда, они, кстати, укатили на сей раз?
— В Петру[52].
— Пирс и Барб отбыли вполне благополучно. Как мило, согласись, со стороны Пембер-Смитов, что они и Барб пригласили тоже?
— Хм-м. Подозреваю, что юная Барб будет держать юного Пирса в крепкой узде.
— Ох, Джон, я так счастлива! Ты не подержишь две минуты мою сумочку?
— Твоя сумочка весит тонну. Ты что, до сих пор носишь с собой это пресс-папье?
— Я с этим пресс-папье не расстанусь ни за что на свете!
— Хорошо, пошли уже, сентиментальное ты созданье!
— Так, теперь, кажется, действительно все. Какая здесь тишина, когда не слышно больше кукушек!
— Идем, машина ждет.
— Неужели это правда твоя машина?
— Наша машина, голубка.
— Ну да, наша.
— Пора бы тебе узнавать ее!
— Она такая громадина…
Дьюкейн и Мэри, навьюченные чемоданами и корзинами, вышли из парадной двери Трескоум-хауса и направились по газону к конечному кругу подъездной аллеи, где поджидал их большой черный «Бентли».
Из автомобиля выскочил рыжий мужчина, открыл багажник и распахнул заднюю дверцу.
— Познакомься, Мэри, — сказал Дьюкейн. — Это мой новый водитель, Питер Макрейт. Очень полезный человек.
— Здравствуйте, Питер, — сказала Мэри, пожимая ему руку.
