— И что вы ответили?
— Я сверился со своими книгами и нашел информацию, которая была ему нужна, сударь. В нынешний приезд я не продал ни одной иглы такого типа. Но сержанта интересовали и предшествующие мои визиты, и я предоставил ему подробный список продаж.
Я вынул из кармана листок бумаги, найденный на теле Коха, и протянул торговцу:
— Вы узнаете список? Это тот самый, который вы передали Коху?
— Да, полагаю, что да, — ответил Любатц, вскочив и перебежав в противоположную сторону комнаты. Он нацепил серебряное пенсне на нос и стал внимательно рассматривать бумагу. — Да-да, конечно, я узнаю свой почерк. И имена покупателей. Завтра мне предстоит встретиться еще с двумя из них, после чего я намерен отправиться в Потсдам.
— Вы хотите сказать, что еще не закончили свои дела в городе, герр Любатц?
— Да, именно так, — отозвался он.
— А вы уже беседовали с господином Кантом?
— Ах, какое совпадение! — воскликнул он. — Сержант задал мне тот же вопрос. Я могу продемонстрировать вам иглы, заказанные Кантом. Сержанта они заинтересовали больше всего.
Он встал и прошел в другой конец комнаты.
— Герр Кант сам приходит сюда или вы привозите заказы ему на дом? — спросил я.
— Он сам сюда приезжает, сударь, — ответил он, опускаясь на колени и открывая большой коричневый чемодан. — Вот они! — воскликнул он, извлекая оттуда деревянную коробку.
— Герр Кант покупает только такие иглы? — спросил я после того, как Любатц вынул сверток и положил его мне в руки.
— О нет, сударь, — пролепетал торговец. — Он и другие товары покупает: ткани, шерсть, иногда небольшой кусок фламандского сукна или немного французского шелка. Но что касается этих больших игл… Ума не приложу, для чего они ему нужны.
— А вы его никогда не спрашивали?
— О нет, сударь. Конечно, нет. Я всегда полагал, что он приобретает их для супруги. И потом, если клиент сам не говорит, для чего ему нужен ваш товар, крайне бестактно задавать ему подобные вопросы. Не скрою, мне было любопытно, чем она занимается, — продолжал нервно тараторить Любатц. — У меня превосходные отношения со всеми моими покупателями, и они часто показывают мне образцы своей работы. И если они достаточно высокого качества, я, случается, приобретаю их для коллекции. А в случае с бедной фрау Кох я обменивал ее готовые изделия на привезенный материал. В общем, такому купцу, как я, грех жаловаться: здесь, у вас, я могу найти много интересного, но…
— Но герр Кант никогда не предлагал работу супруги на продажу, — заключил я. — И не думаю, чтобы вас когда-нибудь приглашали к нему домой.
Его брови удивленно изогнулись.
— Как вы догадались, сударь? Я полагал, что она, должно быть, инвалид. Если она отправляет мужа за покупками для нее, вряд ли она отличается крепким здоровьем.
Я ничего не ответил. Разворачивая сверток, я старался представить мысли Коха в тот момент, когда он прочел в списке имя Канта и название приобретенного им товара. На ткани лежало шесть иголок. Я внимательно рассмотрел их все.
— Из китового уса, — гордо произнес герр Любатц. — А какой восхитительный цвет! Кремово-белый с оттенком желтого.
Они были чуть-чуть длиннее той, которую похитила и прятала у себя Анна Ростова, чуть-чуть ярче, как будто их создатель с особым тщанием и любовью полировал их. Один конец игл заканчивался крупным ушком, а второй был идеально отточен. У меня голова шла кругом, и я даже не пошевелился, когда герр Любатц взял одну из иголок и взвесил ее на ладони.
— Великолепная работа. Очень легкие, удивительно гармоничные по форме, — произнес он. — Они требуют внимательного обращения, но они гораздо крепче, чем кажутся. С помощью такого инструмента хороший мастер может чудеса творить. Могу ли я отдать их господину Канту, если он заедет ко мне до того, как я покину Кенигсберг?
— Не думаю, что они могут ему теперь понадобиться, — заметил я.
— Лучше он все равно нигде не найдет, — подчеркнул герр Любатц, недовольно пожав плечами. — И сержант Кох был с этим согласен. Раньше он никогда не видел таких великолепных инструментов. Если бы его жена была жива, о лучших бы она и мечтать не могла.
— Нисколько не сомневаюсь, герр Любатц. А теперь вы можете их убрать, — сказал я и внимательно проследил за тем, как он сворачивает иголки, кладет их в коробку и возвращает в тот чемодан, из которого извлек их. — Спасибо, сударь. Вы мне очень помогли.
— Ну что вы, герр поверенный! Я всего лишь выполнял свой долг! Но могу я задать вам один вопрос? — Мгновение он внимательно смотрел на меня. — Почему вас так интересует герр Кант?
— А вы знаете, кто он такой?
Роланд Любатц ответил мне без малейших колебаний.
— Я ведь вам говорил, сударь. Он один из моих клиентов. Не самый постоянный, но в нашем деле и гроши надо считать, не только талеры.
— Герр профессор Иммануил Кант — знаменитый человек, — наставительно произнес я. — Он преподавал философию в здешнем университете.
— Ах, да-да! — отозвался галантерейщик, приподняв брови. — Он мне все о себе рассказал при первой нашей встрече. Должно быть, год назад. Как он гордился собой! Настоящий павлин! Он знаменитый философ, он преподавал в университете, он опубликовал множество важных научных трудов. Признаюсь, ничего из этого я не воспринял всерьез.
— И почему же? — спросил я.
Он ответил не сразу, подыскивая слова.
— Он утверждал, что находится… в довольно близких отношениях с королем. Ну, я, конечно, подыграл ему, хотя, естественно, не поверил.
— А рассказывал ли вам герр Кант о том, чем занимается его жена? — спросил я.
— Какой точный вопрос, сударь! — воскликнул Любатц, взволнованно хлопнув в ладоши. — Когда он зашел ко мне во второй раз, я, само собой разумеется, спросил его, понравились ли его супруге иголки.
— И что он ответил?
— Весьма уклончиво. Она всего лишь любитель и далеко не профессионал, ответил он, но ей нравится ее работа, и его это вполне устраивает.
Я выглянул в окно. Рассвет на севере наступает быстро, и небо уже покрывали облака, подсвеченные жемчужно-розовым утренним светом.
— Простите меня, герр Любатц, — извинился я. — Я вас лишил сна сегодня ночью. Спасибо вам за ваш рассказ. Он мне очень помог.
Я еще говорил, когда Роланд Любатц вновь скользнул к столу в противоположной части комнаты.
— Прежде чем вы уйдете, герр поверенный, я хотел бы, чтобы вы оставили автограф в моем альбоме, — произнес он, поднося мне толстый томик. — Я прошу всех посетителей вписать сюда имя и какие-нибудь слова на память. Это большое утешение человеку, вынужденному путешествовать в одиночестве без постоянного друга. Я так надеюсь, что вы не разочаруете меня отказом. Сержант Кох сбежал, не оставив подписи. Так печально дважды за один день переживать такие разочарования!
