пакетом пива, сел в машину и, тут же начав открывать бутылку, шутливо скомандовал:
– Поехали, командир. Продуктами я отоварился, разрешения больше спрашивать ни у кого не надо, гуляю. Тебе открыть? – обратился он к Синееву.
– Отстань, – отмахнулся Синеев. Разговор о смерти вконец испортил ему настроение, и он подумал о скором возвращении домой как о чем-то далеком и почти несбыточном. Синеев даже пообещал себе, что больше никогда ни за какие деньги не согласится на подобную работу, и, если сегодня все закончится благополучно, на днях обязательно сходит в церковь и поставит десятка два самых дорогих свечей Николаю Чудотворцу. Других святых, как ни пытался, он вспомнить не мог.
Остаток пути они проехали под тихую музыку и неумолчную болтовню Мокроусова. Он наливался пивом, сыпал старыми анекдотами и все время пытался растормошить Синеева, но тот сидел с сумрачной физиономией и изредка огрызался. В конце концов Мокроусов так ему надоел, что Синеев повернулся к нему всем корпусом и с ненавистью прорычал:
– Заткнись, гнида! Я тебе сейчас!..
– Тихо-тихо-тихо… – вынужден был вмешаться Ломов. – Если кто-то кому-то хочет начистить харю, сейчас приедем, там и разбирайтесь. Только не вздумайте стрелять друг в друга, услышат. Рядом дачный поселок.
– А чего он… – по-детски начал оправдываться Мокроусов, но махнул рукой и замолчал.
– Отстань от него, Серега, – сказал Ломов. – Саня к отчету готовится. Пьешь и пей себе на здоровье. Сейчас тебе ворота открывать. Приехали.
Ломов сразу сообразил, что вспышка гнева у Синеева могла бы сослужить ему хорошую службу. Она заставила его позабыть о своих подозрениях, на время ослепила, и теперь его можно было брать голыми руками. Но вскоре он понял, что это далеко не так.
Пока Мокроусов закрывал ворота, Ломов подогнал машину к самому дому и выключил двигатель. Все это время он затылком чувствовал на себе насупленный взгляд Синеева, и наконец тот разродился очень неприятным вопросом:
– А почему больше никого нет?
– А кто еще должен быть? – пожал плечами Ломов. – Федор Иванович скоро подъедет, а мы пока сообразим кое-что на стол. Камин разожжем. Это же не презентация, Саня. Заказчик желает послушать, как мы с тобой поработали, и расплатиться. Или ты думал, нас будут встречать девки в сарафанах с хлебом солью?
– Я пока здесь посижу, покурю, – проговорил Синеев. – Мне и без камина тепло.
– Как хочешь, – с напускным равнодушием ответил Ломов. Он хотел было забрать ключи от машины с собой, но решил, что это будет выглядеть слишком подозрительно. В конце концов, ворота были заперты и, если бы Синеев задумал улизнуть, ему пришлось бы выбраться на улицу и открыть их. Но для побега нужна была очень веская причина, а покинув машину, Синеев больше никогда бы в нее не вернулся.
Они впервые попали сюда при свете дня, и Ломов удивился, заметив в углу двора обыкновенные детские качели. Усмехнувшись, он открыл багажник, достал большую спортивную сумку и вразвалочку двинулся к широкому деревянному крыльцу. Там он отворил замок, вошел в дом и огляделся. Сейчас ему нужно было потянуть время, дождаться прихода Мокроусова и успеть все сделать до того, как он поднимется наверх. Это дурацкое условие, изложенное в виде просьбы, раздражало его. Оно лишало Ломова возможности маневрировать, до поры до времени вести себя естественно и тем самым усыпить бдительность приговоренных. «Надо было Синеева сразу, в машине, – запоздало подумал Ломов. – Голову даю на отсечение, у него в кармане пушка. Осторожный, гад. Теперь выманить его оттуда будет трудно». Он открыл дверь на террасу, бросил туда сумку, и, когда Мокроусов с пакетом пива вошел в дом, сделал вид, что выходит.
– Только не напивайся, нам еще с хозяином разговаривать, – проходя мимо, сказал Ломов.
– Я только пиво, – для убедительности приподняв пакет, ответил Мокроусов. Он начал подниматься на второй этаж и успел преодолеть только три ступеньки, когда Ломов выхватил пистолет и с полутора метров выстрелил ему пониже затылка. Дальше Ломову пришлось совершить акробатический подвиг. Он бросился к Мокроусову, одной рукой успел поддержать падающее тело, а другой, чтобы не было грохота, перехватить пакет с бутылками. Все это произошло в течение нескольких секунд и абсолютно бесшумно. Ломов отволок тяжелого Мокроусова на террасу, а затем внимательно осмотрел куртку и джинсы. Он был отличным стрелком, и пуля попала точно в основание черепа, а потому крови было немного, и Ломов не стал снимать куртку – на рукаве появилась всего лишь одна темная полоска.
Что делать дальше, надо было решать очень быстро. Ломов не сомневался в том, что задание будет выполнено. Он мог бы попытаться застрелить Синеева через заднее стекло, но на этой машине ему предстояло вернуться в Москву. Добираться же до дома на попутке или автобусе, а затем на электричке Ломову не хотелось. В каком-то смысле для него это означало бы частичное поражение – он не любил идти на поводу у обстоятельств и предпочитал создавать ситуации, а не выкручиваться, как это делали все его жертвы.
Выйдя из дома, Ломов уверенно отправился к «жигулям». Стекло, за которым находился Синеев, бликовало на солнце, и все же Ломову удалось разглядеть заместителя начальника охраны банка. Не отрываясь, тот смотрел ему в глаза и будто ждал какого-нибудь сигнала или знака, который разрешил бы наконец его сомнения. Но Ломов с напускной ленцой подошел к багажнику, открыл его и только после этого громко обратился к Синееву:
– Так и будешь там сидеть? Пойдем, хоть поможешь порезать колбасу, а то Серега рубит ее как дрова. Жрать-то небось будешь?
– Нет, – каким-то изменившимся, придушенным голосом ответил Синеев. – Я получу деньги и уеду своим ходом.
– Ненормальный, – усмехнулся Ломов. Он понимал, что чем дольше будет прятаться за поднятой крышкой багажника, тем сильнее Синеев уверует в справедливость своих подозрений. Но возвращаться в дом и ждать не имело смысла, и Ломов решил идти напролом. Он подошел к передней дверце, потянул ее на себя, но та оказалась закрытой.
– Открой, там в бардачке должны быть спички, – попросил он.
Синеев дернулся было вперед, но неожиданно передумал и ответил:
– У Сереги есть
