а потом слепилась в один влажный язык и нырнула в тучу.
— С-спасибо, — вежливо сказала я.
Дезире снова взял меня под руку, и я кивнула лунному на прощание, а Дезире смотрел куда-то мимо и сквозь, будто мужчины с зонтиком больше не существовало. Шепотки слились для меня в неразборчивый гул.
— Я забуду вас тоже, — крикнул лунный на вслед. — Я уже практически вас забыл! Посмотрите, посмотрите, я уже совсем о вас не помню! Как звали этого белого сына Луны? Вы помните? Или вот вы! Вы помните? Я не помню совсем! Да и Луне ли он сын? Да он поганое отродье!.. Да он…
— А ты, — я пихнула Дезире в бок и хихикнула. — Что, правда его забыл?
— Кого?
— Ну… этого… с зонтиком.
— С каким ещё зонтиком?
— Да ты придуриваешься, — нахохлилась я.
В глубине глаз Дезире плясали смешинки. Потом он поднёс палец к губам:
— Тсс.
— Ладно-ладно!
У самого входа, на балконах и среди зеркальных столпов, собирались, похоже, какие-то не очень важные лунные. Все они были по человеческим меркам странные, а ещё чудные и какие-то жалкие, словно больше пыжились, чем на самом деле что-то из себя представляли. Одна из девушек носила на голове такой огромный картонный кокошник, что её едва не сдувало с ног, а вокруг желтоватой колонны вышагивал кругами старичок, которого сопровождало не меньше пятидесяти хрустальных собачек.
Старичок говорил сам с собой, а собачки лаяли и задирали над колонной лапы.
Мы прошли дальше, и колонны закончились — с потолка свисали теперь десятки огромных глаз, свитых из медной проволоки. Вместо зрачков в каждом из них были крупные цветные камни, и некоторые из них сияли светом лунных, которые предпочли прийти своей сутью, но не телом. Всего же в зале было, наверное, несколько десятков лунных — не так и много.
Дальше стеклянный пол обрывался ступенями, и они спускались амфитеатром к глубокому бассейну.
Там на золотом листе горой был высыпан песок.
— Любимый, — с придыханием сказала я, ловя на себя десятки заинтересованных взглядов, — а здесь нет чего-нибудь выпить?
— Я же предлагал тебе взять с собой.
Моя змея гипнотически складывала кольца. Вообще-то я терпеть не могла ложь, но здесь и сейчас то, что я пыталась из себя изобразить, не было ложью.
Ложь — это всё-таки форма правды, только кривая и уродливая. А в хрустальном дворце не было совершенно ничего правдивого или настоящего, только миражи, слепящие блики и пыль в глазах.
— Я хочу шампанского, — надула губы я.
— Ну, потерпи немного. Или вот, знаешь…
Дезире сделал неуловимое движение и отколол от стеклянной скульптуры цветок, протянул его мне.
Цветок этот оказался карамельным леденцом на палочке. Я сунула леденец в рот, вздёрнула нос и позволила Дезире усадить меня на одну из ступеней амфитеатра.
Нигде здесь не было вывешено программы, и я очень сомневалась, что эта программа вообще существует. И всё же все, похоже, чего-то ждали, и глазели то на нас, то друг на друга, то на кучу песка на золотом листе.
Потом вокруг зашелестело громче, и по залу будто отблеск пробежал, высвечивая в стекле блестящую лунную дорожку. По ней шла, кутаясь в многослойные мягкие тряпки, Юта, только очков на ней не было, и глаза её горели каким-то странным огнём.
— Филипп, — кивнула она, расцвела улыбкой и распахнула объятия. — Как ты? Теперь-то ты помнишь, что…
Дезире коротко, очень формально её обнял, а потом выразительно показал глазами на меня.
— Она не знает? — спокойно уточнила Юта.
Дезире покачал головой.
Что я не знаю? — хотела спросить я, и устроить прямо здесь безобразнейший из скандалов. Чего ещё я не знаю? И не хватит ли на нас уже наконец тайн?!
— Мы обсудим кое-что с другом, — она улыбнулась мне одними губами и цепко взяла Дезире под локоть. — Идём? Твоя зверушка побудет пока здесь, а ты окажешь мне честь…
— Честь?
— Я хозяйка сегодня, — легко сказала Юта.
Дезире коротко пожал мои пальцы. На мгновение мы встретились взглядами: мой разочарованный и гневный, и его — отчего-то снизу вверх, будто он просил меня о чём-то. Меня вдруг остро кольнуло всем тем, что мы не успели обсудить и сделать, и всем тем, что ещё могло бы у нас быть, и тем, что я хотела бы сказать, и что хотела бы услышать, — а Юта уже повела его вниз.
Со ступеней амфитеатра удобно было смотреть, как она гвоздём процарапывает в золотом листе ритуальные узоры. Как Дезире стоит рядом, заложив руки за спину, что-то говорит и сдержанно улыбается. Как стеклянные призмы, многие десятки стеклянных призм, поднимаются из пола.
«Это старый праздник, — сказал Дезире, когда я спросила его, что будет на этом их вечере. — Небольшой ритуал. Людям… людям нельзя объяснить это в полной мере. Может быть, ты поймёшь о нас что-то, но я не могу объяснить.»
Закатное солнце заглянуло в окна и рассыпалось в линзах горячими отблесками. Оно горело, горело и умирало, и в его тенях из мёртвого песка вставал ковыль.
Серебряные, почти призрачные стебли вырастали из песка длинными пушистыми ветвями. Тени они бросали белые и пустые, кисти гнулись под неслышным ветром, и сперва от них был один только травянистый шелест, но потом он сделался голосами.
Ковыль говорил тысячей голосов, негромких, но набирающих силу. Ковыль пел, и от его песни стыла в жилах кровь.
— А теперь, — Юта раскинула руки, и ковыль взметнулся, — танцы!
— vi
— Танцы под голоса первого имени! — торжественно объявила Юта.
И всё вокруг вдруг пришло в движение. Закружилось, побежало, завертелось цветастой воронкой. Люди вокруг — то есть, простите, не люди, — как будто каждый слышал свою музыку, но это совсем им не мешало. Вот один лунный ритмично подпрыгивает из приседа и выбрасывает вперёд ноги, обутые в яркие бирюзовые сапожки, вот томная женщина гипнотически вращает бёдрами и обнажает идеально круглую белую задницу, а вот пара крылатых желтоглазых фигур выплясывает в воздухе так, что от них летят искры.
Я невольно попятилась, хотя сегодняшняя роль предписывала совсем иное, — но не успела устыдиться. Меня обступили со всех сторон, а жеманный юноша слконился в глубоком поклоне:
— Окажете мне честь?
Он был меня ниже и танцевал плохо. Мы никак не могли совпасть в своём понимании ритма, а в попытках выпендриться он знатно оттоптал мне ноги. И всё равно я нашла в себе силы улыбаться и сказать кокетливо:
— Наверное, это забавно?
— Забавно? — удивился он и сбился с шага, наконец-то ступив мимо носков моих
